Не время для вечности
Шрифт:
Ясон нагнулся, сказал в окно, куда ему надо, и водитель сразу ответил, что едет в нужную сторону.
Цену назвал совсем небольшую.
Пока они ехали в безмолвии, а мимо медленно проплывали пустые улицы с нежилыми строениями, бетонными оградами и металлическими конструкциями неясного предназначения, Ясон думал, что водитель чем-то неуловимым походит на свою машину.
Он был такой же серый и потрепанный. Неожиданно водитель спросил:
–
Ясон промолчал, делая вид, что не расслышал, но водитель настойчиво повторил вопрос.
– Смысл чего? - Ясон не очень любил подобные разговоры, и сейчас у него совсем не было настроения поддерживать философскую беседу.
– Смысл всей этой долбаной жизни, брат. Я в последнее время совсем потерял его. Вот катаюсь, работы сейчас нет. По вечерам пью в одиночестве, смотрю какие-то дурацкие фильмы. И чувствую, что во мне словно сидит бес. Этакий мелкий бесенок бессилия. Хочется изменить что-то, но не можешь. Гнусное чувство! У тебя бывает такое?
– Нет, - немного резко ответил Ясон и, подумав немного, сказал: - Остановите здесь, пожалуйста, я передумал и хочу прогуляться.
– Ну ладно, валяй, - водитель обернулся и посмотрел немного удивленно, но остановил машину. Ясон заплатил ему чуть больше.
Выйдя на улицу, он проводил взглядом удаляющуюся машину. Внезапно рюкзак показался ему чересчур тяжелым, и, машинально сняв его с плеч, Ясон заглянул внутрь.
В главном отделении, поблескивая серебряным напылением на корешке, лежал фолиант, который он нашел вчера в беседке.
Должно быть, это Иша положила.
'Зря отпустил противного водителя-болтуна. Нужно было доехать с ним до дома', - подумал он.
Но слушать нытье и жалобы на жизнь было выше его сил. Люди, которые вели себя так с Ясоном, были навсегда вычеркнуты из близкого круга общения.
Поэтому он просто пошел вдоль серого забора, пока не дошел до автобусной остановки. Оказалось, что отсюда он сможет доехать домой.
На скамейке, под стеклянным куполом остановки, сидела задумчивая толстая женщина таких больших размеров, что Ясон всерьез засомневался в ее способности пройти сквозь автобусные двери. Рядом стояла парочка чистеньких, поджарых старичков.
Их возраст и пол было очень сложно определить. Ему показалось что это близнецы. Даже одежда у них была одинаковая - синие курточки с черными джинсами.
Облака на небе немного расступились, и стало больше света. Ясон достал камеру, чтобы сфотографировать эту странную компанию.
'Реальность всегда так милостиво расставляет декорации. Мне гораздо проще снимать на улице, чем самому пытаться сымитировать истинную жизнь в трудоемкой постановке. Но тем не менее я занимаюсь этим.
Снимаю всех этих пустых красоток за деньги. Нравится ли
На этой мысли Ясона передернуло.
'Я гонюсь за ускользающей красотой мгновения, словно охотник, опьяненный жаждой крови, и это приносит мне удовлетворение, которого я не испытываю ни в какой другой сфере. И я ищу еще что-то, нечто томительное, зашитое в мое сердце. Понять бы, зачем мне все эти видения'.
Пока он размышлял так, глядя на унылый серый бетон забора напротив, приехал автобус, и Ясон, даже не спросив, в ту ли сторону он движется, прошел в салон и сел к окну.
Безмерно толстая женщина осталась сидеть на остановке. Ее лицо выглядело как застывшая маска, а глаза, похожие на рыбьи, совсем ничего не выражали.
Автобус тронулся, и Ясон стал смотреть вперед, позволяя своим мыслям спокойно течь в том же направлении.
Рисует
Иша рисовала с рождения.
'Наверное, я родилась уже с карандашом в руках', - шутливо писала она в своем блоге.
Мама рассказывала ей, что, когда рисовала акварелью, младенец-Иша подползала и залезала пальчиками в краски, а затем била по бумаге, производя высокохудожественные кляксы.
Рисование умиротворяло ее, и одновременно она могла проявлять тот удивительный мир фантазий, который был скрыт от глаз большинства.
Внутренние размышления, сны и впечатления преломлялись через внешнюю линзу реальности, и казалось, что ничто не сможет заменить это ни с чем не сравнимое удовольствие, когда умелые движения кисти выводят удивительный объем, а затем, следуя по пятам за линиями, формами, цветами - в бумажный мир входит жизнь.
Иногда, в спокойной тишине вечера или яростном шуме дня, ее пронзало невероятно томительное и сладостное ощущение, которое постепенно проявлялось, словно негатив, приобретая узнаваемые и четкие черты, будто раздвигая туманный занавес над будущей картиной.
В такие моменты ей казалось, что она вспоминает нечто давно забытое, то, чем она жила не в этой жизни, и это нечто ускользало от нее, как ловкая рыба в прохладной воде.
Уже две недели ее не отпускала картина: маленькая девочка сидит на краю высокой горы.
Она сидит спиной, но голова повернута на три четверти к зрителю и виден один раскосый по-монгольски глаз, а вдалеке, внизу, в степи, два войска на лошадях несутся друг к другу.
У одного из всадников в руках высокое древко, с привязанным на конце длинным красным стягом, который ритмично развевается на ветру и похож на яркую струю крови, освещенную поднимающимся из-за горизонта солнцем.
Когда она рисовала эту картину, шаг за шагом, мазок за мазком, то словно погружалась в транс и, очнувшись от усталости, сама удивлялась нарисованному.