(Не) Все могут короли
Шрифт:
Поэтому, я и принял решение ехать к узнице, предварительно поговорив с Филиппом Августом, чтобы написал документ, поручающий всю заботу об Ингеборге Датской, в том числе и с финансовой стороны, одному мне. Узнав, что ему теперь не нужно будет её содержать, он обрадовался так, что подписал свиток дающий мне право делать с ней всё что угодно, кроме убийства. Вот с ним-то, я и отправился со всем своим войском в пригород Парижа, находившийся примерно в пятидесяти километрах от столицы.
Смотря, как к расхлябанным солдатам на постах, которые больше пили вино и играли
— Даю вам время, до обеда любезный, — вежливо оповестил я его, показав документ, подписанный королём, — собрать вещи и убраться из замка.
— Но…но…это произвол! Я буду жаловаться! — возмутился он, смотря как внутрь стен втекает армия, а ещё большая её часть, окружает замок кольцом снаружи.
— Да, конечно, но если не успеете до указанного времени, будете болтаться вон там, — я показал ему на замковые ворота.
Он, схватившись за голову убежал в донжон, а мои солдаты продолжали дублировать все посты, выставленные им в замке. Причём французы, ничего не понимая, почти не сопротивлялись, ну было конечно парочка героев, но когда они закачались на виселице, больше желающих спорить с новым руководством замка не нашлось. Это же зрелище ускорило и коменданта, который со всей семьёй и роднёй, решил нас экстренно покинуть.
Прибежали было качать права и часть из тех, кто сейчас находился в замке и дружил с узницей, но я их тоже попросил покинуть замок, если что-то не устраивает. Епископа Этьена де Турне и племянницу Алиеноры постигла та же участь, что и коменданта, поскольку они начали мне угрожать. Так что их быстро, хоть и со всеми почестями, выкинули за ворота. Остальные, кто здесь проживал или заехал в гости, вели себя смирно, хотя как по мне, их тут было слишком много для того, чтобы узница считалась всеми брошенной и покинутой, как она об этом писала Папе. Особенно меня удивила кухня, на которую я сразу отправился. Повар, заикаясь от волнения, рассказал, что и из каких продуктов он готовит, подавая еду всем, в том числе и опальной королеве. И что-то я среди куропаток, жирных молочных поросят и десятка соусов, которые он перечислил, не нашёл упоминания о «хлебе и воде» о которых Ингеборга так красочно писала в Рим. Так что наконец, первая гирька упала и на чашу весов короля, но груда фактов со стороны королевы пока даже не пошевелилась от этого и с этим мне нужно было скрупулёзно разбираться.
Попросив остановиться на минуту перед дверью в её покои, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, затем натянул на лицо маску добродушного священника, давая знак охране вносить меня внутрь.
— Моя дорогая! Наконец-то! — с этими словами на латыни, меня внесли к опальной королеве, и я впервые увидел ту, из-за которой всё это началось. Симбионт где-то в голове выплеснул столько гормонов, что у меня волосы зашевелились по всему телу, а кровь только что не прильнула ко всему, к чему только могла. На скромном, простом табурете сидела богиня: светлые, едва ли небелые волосы от падающего на них солнца, оттеняли белоснежную, мягкую кожу, а огромные, наполненные печалью зелёные глаза, грустно смотрели на меня, в том время когда их хозяйка вышивала.
— Что случилось? Почему в
— Архиепископ Венецианский, легат нашего Святейшего отца — Иннокентия III, — я приказал поставить носилки рядом с ней, хотя находиться так близко, было суровым испытанием для моего, начавшего созревать организма. Ингеборга была прекрасна, и я полностью понимал короля, который захотел тут же ей овладеть. Схожие чувства именно сейчас бродили в моей голове, ещё и под воздействием впрыснутых гормонов.
— Что?! Папа наконец решил действовать?! — она отложила вышивание и сложив руки, зашептав слова молитвы, — спасибо Господи! Спасибо!
Я конечно же присоеденился к ней, ещё и перекрестив под конец. Она опустилась на колени и взяв мою руку в свои, приложила её ко лбу. Симбионт после этого булькнул и на время отключился. Меня окружил тонкий аромат трав и благовоний, вскруживший голову и я с полной очевидностью понял, что это тело становится по-настоящему взрослым, поскольку впервые почувствовал столь явную реакцию на женщину, находящуюся ко мне так близко.
— Всё, дорогая, отныне вашим бытом и безопасностью займусь я, — с мягкой улыбкой, я отнял у неё руку, ещё раз перекрестившись, — также я уже имел предварительный, весьма жёсткий разговор с Филиппом Августом и он обещал навестить вас в моём присутствии, чтобы обговорить условия вашего возвращения.
— Это правда?! — её глаза наполнились слезами, — я так благодарна Святейшему отцу!
— Давай помолимся дитя, ты так много страдала, но теперь всё это уже позади, — заверил я её.
— О, благодарение Господу нашему!
— Всё благодаря Господу, — согласился я, читая молитву на высокой латыни. Её она не знала, но присоединилась ко мне, читая на вульгарной.
Нас пару раз пытались отвлечь, но она сама просила подруг или гостей не отвлекать её от молитвы с новым защитником.
21 ноября 1198 года от Р.Х., Этамп
Прошла неделя с моего яркого появления в замке, и опальная королева, всё больше убеждаясь, что я полностью на её стороне, стала ослаблять контроль над собой, возвращаясь к прежней жизни, которую она вела до моего прибытия: частые гости, подарки французским сановникам, активная переписка с духовенством.
И если вначале, она это делала осторожно, то потом, видя, что я ничему не только не препятствую, а наоборот горой за неё стою, поощряя всё, чтобы она не делала или запросила, Ингеборга отбросила роль угнетённой пленницы, в которой предстала при первой нашей встрече. Исчезло простое платье, в котором она меня встретила, появились наряды, присущие больше королевскому двору, чем узнице «тирана и душегуба», как она писала в письмах Папе о своём муже.
Ещё более доверие я получил, когда по моей просьбе в замок дважды приезжал Филипп Август, с которым я весьма жёстко и непримиримо разговаривал в соседней с ней комнате, сделав всё, чтобы она услышала наши переговоры полностью. Король, решивший мне подыграть, заламывал руки, убеждал не отлучать Францию от церкви, как это угрожал сделать Иннокентий III, обещал, что подумает над моими словами и просит дать ему чуть больше времени.