Не все мы умрем
Шрифт:
В детской с полукруглым эркером, выходящим на храм Христа Спасителя, Евгения подошла к окнам, которые окружили ее с трех сторон. Ощущение было такое, что она летит в самолете прямо на купол храма, сверкают во мгле огни, а за ними встает в своей исторической бесконечности Кремль и вечная русская смута — раскол.
— Ма! — позвала ее Сашка. Евгении нравилось, что падчерица называла ее мамой. Хитрая девчонка это очень быстро почувствовала и пользовалась запрещенным оружием при каждом удобном случае. — Ма, иди сюда. Садись, — показала она на постель. — Расскажи мне сказку.
— Сашка! Но ты же взрослая девочка. Может, тебе еще и колыбельную спеть?
— Ну ладно тебе, — скуксилась Сашка. — Как настоящего щенка прошу, так маленькая, мне еще надо научиться обращаться с ним, а как сказку расскажи — большая. Парадокс? Парадокс.
Евгения рассмеялась:
— Откуда ты это слово знаешь?
— Оно же твое любимое. Сейчас за столом шептала.
Евгения поразилась тому, как девочка чутко улавливает все, что происходит вокруг нее. Все чувствует, все видит, все слышит и, наверное, очень многое интуитивно понимает и усваивает. Мало того что слово запомнила, она ведь его еще правильно применила.
— Ну хорошо, ты заслужила сказку. — Она встала и отошла к окну.
— Страшная? — спросила Сашка в спину.
— Страшная.
Девочка натянула одеяло до подбородка.
— В некотором царстве, в некотором государстве, — смотрела Евгения на светящийся вдали Кремль, над которым нависли тучи, — жил беззаботный народ. Однажды Бог обратился к нему с предупреждением: скоро наступит день, когда старая вода исчезнет, а новая вода, которая прольется дождем, сведет всех людей с ума.
В это время раздался первый удар грома, от которого Сашка вздрогнула и приоткрыла рот. Казалось, в окно влетел большой упругий шар и с треском лопнул. Раскат грома наполнил всю комнату. Сверкнула молния.
Евгения обернулась:
— Что, страшно?
Сашка не ответила. Она испугалась. Все окна эркера были открыты, и занавески развевались от первых порывов надвигающейся грозы.
— Этому предупреждению Бога никто не внял, — продолжала Евгения, закрывая окна. В комнате сразу стало уютней и тише. Ей было видно, как внизу по набережной ползли машины и не спеша двигались прохожие. — Кроме одного-единственного человека. Только этот человек внял гласу Бога и принял меры. Он уехал в горы, нашел там пещеру с источником, запрудил его и собрал себе целое озеро старой воды.
И вот настал день, о котором возвещал Бог. Иссякли все реки, высохли колодцы, а все люди от жажды сошли с ума. А тот человек стал пить воду из своих запасов и остался в своем уме.
Первые капли дождя застучали по стеклам эркера.
— Вскоре пошел дождь, — продолжала Евгения, глядя в окно на бегущих прохожих. Мостовая заблестела, а поверхность Москвы-реки подернулась рябью. — Он лил день и ночь, целый месяц. Человек прятался в пещере. Вновь наполнились колодцы, потекли по равнинам реки, разлились озера.
За спиной Евгении заскрипела кровать. Сашка под одеялом встала на четвереньки и, вытянув шею, смотрела, как наполняется водой Москва-река. Евгения улыбнулась.
— А человек спустился к людям посмотреть, что с ними стало.
Сашка в ночной рубашке стояла на кровати во весь рост и с удивлением смотрела, как напротив их дома вокруг недавно построенного особняка, в котором жили какие-то шишки за высоким забором, несмотря на проливной дождь, бегал мужчина в спортивном костюме, промокшем насквозь, а за ним два охранника в одинаковых черных костюмах, держа над собой зонтики. Евгения тоже обратила на них внимание и по достоинству оценила дар небес.
— Да, это были совсем другие люди, — закивала она. — Он не понимал их, они не понимали его. Он не мог смотреть, как люди убивали друг друга, а потом пели песни про чай «липтон» и жвачку «орбит». Их жизнь стала похожа на способ существования белковых тел, потому что Поле чудес бывает только в Стране дураков. И он опять ушел в юры. А назавтра опять спустился, потому что не мог жить один. Вот так и ходил: вечером в горы, утром обратно. А когда ему стало невыносимо одиноко, он зажмурился и выпил новой воды. И забыл, каким он был прежде.
Евгения взяла со стола стакан молока и протянула его Сашке:
— Пей!
Девочка заулыбалась, принимая игру, взяла молоко, зажмурилась и залпом выпила.
— Ну и как?
— Нормально. А чем кончилась сказка? Он не сошел с ума?
— Сошел. — Евгения забрала стакан. — Но кругом были тоже одни сумасшедшие, и поэтому они решили, что он чудом исцелился, раз стал таким, как все.
Сашка рассмеялась, плюхнулась со всего маху на кровать и забилась под одеяло, из-под которого Евгения услышала:
— Все. Я больше ничего не помню.
Евгения потушила ночник и вышла.
В кухне сидел Михаил. Седые волосы были влажными.
— Когда ты пришел? — тихо спросила жена, целуя мужа в темечко.
— Только что. Ну как, уснула?
— Обещала. Ты промок?
— Немножко.
— Пап, привет. — Дверь на кухню открылась. На пороге стояла Сашка.
— Ты почему не спишь? — заворчал отец.
— Я в туалет.
— Так иди в туалет. Здесь, по-моему, кухня.
— Я есть хочу.
— Ты же выпила молока, — упрекнула ее Евгения. — И обещала мне все забыть. В том числе и про оладышки.
— Я же не сумасшедшая. Про оладышки я забыла, а про колбаску вспомнила. — И Сашка полезла в холодильник. Там лежала ее любимая докторская колбаса. Михаил недовольно следил, как она взяла нож, тарелку и уселась за стол так, чтобы мачеха стала буфером между ней и отцом. — Вы разговаривайте, разговаривайте, — разрешила дочь, — я вам мешать не буду, — и отрезала первый кружочек. — Ну как дела у тебя на работе? Расследование продвигается или нет?