Не все мы умрем
Шрифт:
— Молодой. Лет пятьдесят. Седой. Волосы прилизанные. Хороший костюм, галстучек. Когда стал осматривать Машу, мы с Мокрухтиным вышли, а он белый халат надел. Давление мерил. Сердце слушал. А потом вот здесь надавил, — показал он как-то неопределенно, — она закричала. Я прибежал — что такое?
— Где именно? — уточнил Смолянинов. — Покажите на себе.
— Вот здесь. — Цецулин приложил ладонь к правому подреберью.
Все точно. Доктор Мом знал, что у нее холецистит.
— А какие лекарства он ей назначал, не помните?
— Он посоветовал делать яичницу с салом, какао со сливками пить и свиную печень жарить. Даже можно немножко водочки, — показал он пальцами размер дозы. — Для давления.
Следователи опять пошли к Самсонову. Тот уже что-то паял в разобранном радиоприемнике, в комнате пахло канифолью.
— Как врача звали?
— Не знаю. — Сергей Васильевич отложил паяльник на подставку. — Новый антибиотик от простуды мне дал. А зачем антибиотиками травиться? На окно положил — и забыл. А как Маша умерла, понял: опять Мокрухтин под меня копал.
Смолянинов взглянул на заросшее зеленью окно.
— У вас здесь целая дача, — сказал он.
— Вы лекарство ищете? — поднялся на больных ногах хозяин. — Где-то там в уголочке.
— Стоп! — остановил его Завадский.
Старик испуганно сел на стул.
Упаковка антимицина лежала на полке с кресс-салатом.
— Оформлю-ка я изъятие, — шептал себе под нос Михаил Анатольевич, пряча лекарство. — Черт его знает, что там за дрянь. — Поднял голову: — Что можете вспомнить еще, Сергей Васильевич?
Сергей Васильевич задумался. Брови поползли вверх, отчего пошла складками не только кожа на лбу, но и вся лысая голова старика вплоть до темечка. Завадский, который стоял за спиной Самсонова, удивился этому обстоятельству настолько, что машинально пощупал и свою голову: нет, у него все в порядке.
Самсонов вдруг застучал костяшками пальцев по столешнице, комментируя при этом:
— Точка-точка-точка-тире. Пауза. Точка-тире. Пауза. Тире-точка-точка-точка. Пауза. Точка-тире. Что получилось, товарищи милиционеры?
— Не знаем, — пожал плечами Смолянинов.
— Мне стучали: жаба.
— Кто стучал?
— Мокрухтин стучал. Вот в эту стену. Азбукой Морзе.
То, что Мокрухтин, просидев столько лет в колониях, в камерах перестукивался и мог знать азбуку Морзе, Михаил Анатольевич допускал. Но при чем здесь «жаба»? Зачем стучать это нелепое слово больному старику?
— Покажите, в какое место стучали.
Сергей Васильевич с трудом поднялся и, выбрасывая ноги в ортопедических ботинках, доковылял до стены и постучал.
Вдруг стена откликнулась.
— Вот! Слышите! — замер Самсонов. — Вот так и стучали.
Капитан выскочил. Смолянинов уговаривал старика.
— Сергей Васильевич! Успокойтесь. Никто через стену проникнуть не может. Чтобы попасть к вам, ее надо разрушить.
— Молодой человек, вы в этом уверены? А радиоволны, чтобы проникнуть сюда, тоже должны разрушить стену?
— Но Мокрухтин — это же не радиоволны!
— Кто знает? — философски заметил старик. — Вы «Жизнь после смерти» американского врача Моуди читали? Может, человек после смерти превращается в какие-нибудь стоячие радиоволны, а радиоприемники их ловят. Потому что на третий день и на девятый душа человека еще здесь, в этом мире, и лишь на сороковой улетает в космос. Вот и Мокрухтин на следующую ночь стучал. Значит, он все еще здесь.
— Как? На следующую ночь после того, как его убили, стучали? Я вас правильно понял?
— Вы меня поняли правильно, — склонил голову старик. — Только я не знаю, как это объяснить. И вы не знаете.
Вернулся Завадский:
— Я ему сделал втык.
— Кому? — испуганно втянул голову в плечи Самсонов.
— Дежурному милиционеру. Пойдем посмотрим.
В квартире Мокрухтина дежурный милиционер, услышав стуки, решил порезвиться.
— Вот за эту самодеятельность я постараюсь, чтобы вам вкатили как следует, — пообещал следователь. — Где вы стучали?
Смущенный дежурный подошел к бару:
— Вот здесь.
— Зовите экспертов, — сказал Завадскому Смолянинов.
Эксперты, во второй раз осматривая квартиру Мокрухтина, обнаружили вмятины не только за баром, но и по всем стенам помещения. Кто-то явно что-то искал. Скорее всего тайник.
Михаил Анатольевич думал о Евгении — все сходилось. Мужчина на веревке, слезающий с крыши в ночь после убийства Мокрухтина, как будто вымытый пол дорожкой, стуки в стену и, наконец, разгадка: никакого отношения к убийству Мокрухтина этот скалолаз не имеет. Иначе убил бы ночью. А убит-то бизнесмен днем.
Евгении звонил перепуганный георгиевский кавалер:
— К вам рвутся два битюга, я не могу их удержать. Что делать?
— Не волнуйтесь, Матвей Иванович, я в курсе. Пропустите.
Таечка заранее открыла дверь, и, сотрясая приемную, в офис вошли боевые слоны персидской армии. Те, что брали Вавилон, Индию и Египет. Прислал их Иван. Облик самого Ивана должного впечатления на окружающих не производил, — если не видеть его в деле, то впечатление обманчивое. Да, тренированный, да, атлет, да, дискобол, да, Пракситель, да, гибкий, как кошка, но вид чересчур уж интеллигентный. А эти еще с лестницы, подняв руки, трубно приветствовали женщин, да так, что отозвался стеклянный шатер, венчавший крышу особняка. Таечка боязливо подняла глаза — не посыплются ли на нее осколки?
Несмотря на жару, оба были в расстегнутых пиджаках, с чуть расставленными в стороны руками. Видно, под мышками им что-то мешало. Впрочем, сейчас вся молодежь так ходит. Руки и ноги растопырены. Что мешает их рукам — понятно, оружие под мышкой, но вот что мешает ногам?
Двое прошли в кабинет Барсукова. Тот был слегка оживлен, суетлив, взволнован, а увидев «крышу», даже просиял. По крайней мере если его убьют, то не сегодня.
Вскоре подъехали и оппоненты. Начинался второй акт драмы «Озеленение», до которого Мокрухтин просто не дошел в силу своей преждевременной кончины.