Шрифт:
Пролог
В верховьях Волги стоит небольшой русский город Ржев. Неясно, откуда такое название. То ли от древнего слова «ржавец», что означает болото с ржавой водой, то ли от слова «ржавка» — так наши предки называли железную руду, и не только руду, но и кровь. Рудный — значит кровавый. Ржеву подходит и то и другое; вокруг города много болот, а по линии Вязьма-Ржев проходил первый рубеж обороны Москвы в сорок первом. Здесь полегли не дивизии — армии. Вся земля тут полита кровью. Но сейчас, спустя много лет, город дышит покоем. В начале мая цветут сады, по улицам плывет резкий дурманящий запах черемухи, а тротуары усыпаны белыми лепестками вишен. Над Волгой стоят в ряд купеческие особняки.
То же самое будет, если вы спросите: «Как мне найти Константина Буланова?»
Опять же укажут на дом с мезонином. Это не только потому, что во Ржеве всего один частный коммерческий банк и назван он в честь жены Буланова — Марины Петровны, но еще и потому, что Константин Буланов — самая яркая в городе личность. Он, можно сказать, прославил Ржев. Раньше он пел о нем, а теперь его кормит.
Две машины с московскими номерами свернули с федерального шоссе в город. Первым шел джип «Чероки» с закрытыми тонированными стеклами: в салоне работал кондиционер, а за ним белая «Нива». В той и другой машине сидело по четыре человека. Достопримечательности Ржева их не трогали, цветущие сады не останавливали взгляд, как найти банк, они не спрашивали. Въехав во двор, они заблокировали стоящую в углу «девятку» Буланова: белая «Нива» пристроилась сбоку, а большой черный джип встал перед капотом.
Из «Чероки» вылез здоровый детина и оглядел двор — по случаю раннего утра кроме «девятки» там стояла только еще одна пустая «Волга», — потом детина оглядел особняк, вплоть до крыши. Не обнаружив ничего подозрительного, он открыл заднюю дверцу джипа, и появился хозяин: среднего роста мужчина, плотный, в мешковатом сером костюме, черной рубахе и белом галстуке, в руках папка. Мясистое лицо его было рябовато: то ли изъедено прыщами, то ли изрезано бритвой, то ли черти кололи на нем орехи — кто знает? Волосы жидкие, на макушке намечалась лысина. Но движения резкие, быстрые, идет к двери, как танк, дергает за медную ручку распахивая ее настежь — охранник едва успевает забежать в холл вперед батьки. Второй охранник, прежде чем войти в особняк, оборачивается на джип: хорошо ли они заслонили «девятку»? Не видно ли ее из окон? Заслонили хорошо, одна антенна на крыше торчит.
Дверца белой «Нивы» открывается, водитель подсовывает под днище «девятки» замотанный скотчем пакет, и тот прилипает к железу. Потом плоскогубцами перекусывает провод, идущий от антенны, зачищает его и присоединяет провод от пакета. Дверца «Нивы» захлопывается. Второй охранник входит в банк. Все в порядке.
Хозяин протягивает паспорт дежурному милиционеру.
Тот водит пальцем по списку:
— Мокрухтин Федор Степанович. Есть такой. Вы к Буланову? Второй этаж, четвертая дверь налево.
Мокрухтин забирает паспорт и начинает подниматься по лестнице. Охранники — за ним.
— Нет, нет, ждите здесь, — останавливает их милиционер.
Хозяин оборачивается:
— Идите. В машину.
В кабинете навстречу ему поднимается Константин Буланов: румяный, лет сорока пяти, с широкой шкиперской бородой, он приветлив, улыбчив, глаза его сияют. Он тянет Мокрухтину руку:
— Константин Александрович.
— Хведор Степанович, — говорит с придыханием гость.
У Мокрухтина манера: схватить руку и сжать ее так, чтобы у человека пальцы хрустнули. Этакое крепкое мужское рукопожатие, если не знать, что под этим скрывается обыкновенный садизм. Он и женщинам так руку жмет, те аж вскрикивают. А Мокрухтин довольно улыбается. Вот и получается, будто он рад встрече. Но Буланов тоже мужик не промах: он напряг свою руку, и Мокрухтин схватил твердую как деревяшка ладонь. Кто говорил, что может человека узнать по рукопожатию? Кажется, Александр Грин. Грина Мокрухтин точно не читал, а Буланову и Грин был не нужен: перед ним стоял обыкновенный уголовник, но с большими деньгами.
— Прошу садиться, — широко улыбаясь, указал он на кресло перед рабочим столом.
Федор Степанович сел и подтянул брюки так, что открылись аж ноги. Они были обвиты синими змеями. Наколки были и под носками, Буланов не видел, а мы прочтем: «Они устали».
— Устали? — спросил Буланов. — За сколько дошли от Москвы?
— За час.
— Да что вы! Вот это скорость! Я на своей «девятке» так не рискую.
«Рискуешь, — думал Мокрухтин. — Жизнью».
— Так что же вас к нам привело?
Как учил Отец народов, единица речевого общения между людьми называется предложением. Бывают предложения простые. Бывают простые осложненные. Бывают сложные, но про такие Мокрухтин не слышал. Словарный запас его был невелик, говорил он совсем просто.
— Забота, — помедлив, ответил Федор Степанович. Но он умел еще складывать отдельные слова, получалось коротенькое предложение. Вот и сейчас сложил: — Я. Приехал. Предложить. Защиту. — Простое предложение: подлежащее, сказуемое и дополнение.
— От кого? — удивился Буланов. А про себя подумал: разве только от самого Хведора Степановича?
— От бандитов. Время. Знаете сами. Сейчас. Неспокойно. Мало ли. Что. — Шесть предложений. Это уже целая речь!
— Что? — переспросил Буланов, так и не поняв.
Вместо ответа Мокрухтин вынул из папки листок и пододвинул его Буланову:
— Вот. Список.
Действительно список. Колонкой перечислены предприятия, в которых Буланов имел долевое участие, в том числе и с иностранным капиталом: кожевенный завод во Ржеве совместно с итальянцами, кондитерская фабрика в Твери — с немцами, один теплоход на Волге под названием «Золотое кольцо» на паях с финнами.
Буланов являлся также и акционером завода запчастей, где стартеры для отечественных автомобилей делали. Дальше по списку шел молочный комбинат, снабжавший продукцией даже Москву, особенно хорошо продавался бифидок, москвичи с ума сошли на почве сохранения здоровья, что отражалось в бумажке Мокрухтина во второй колонке, показывавшей прибыль. А прибыль у Буланова была везде. Ни одного убыточного предприятия! Винно-водочный завод под Ржевом чего стоил! А свинокомплекс в поселке Московский! Оттуда прямиком везли туши на мясокомбинаты в Тверь, в родной Ржев и в Москву. Свинина-то отечественная, без антибиотиков, без гормонов, и цена сходная. Потому что у Константина Александровича имелась собственная кормовая база; поля засевались не только рожью, но и капустой, морковью, кукурузой, маленькие молочные початочки которой Буланов консервировал и пускал в продажу. Ну а остальное коровам и свиньям. Заканчивалась вторая колонка жирной чертой, под чертой была проставлена цифра, означавшая, сколько предприниматель Буланов должен отстегивать от своей прибыли защитнику Мокрухтину ежемесячно.
— Ну? — садистски улыбаясь, спросил гость. — Правильно?
И, потянувшись через стол, бесцеремонно выдернул листок из рук Буланова.
— Правильно. Но с этого я уже плачу.
— Кому?
— Государству. Как видите, я не скрываю свои доходы. Они даже вам известны. Поэтому платить еще кому-то я не намерен.
Мокрухтин осклабился. Встал.
Встал и Буланов.
— Думай! — сказал Мокрухтин и потянул через стол руку, но Буланов как стоял, опершись руками о стол, так и остался стоять, руки не подал.