Не введи во искушение
Шрифт:
В те годы, когда сам Краснов начинал военную службу в Атаманском полку, казаки служили не за страх, а за совесть. Для них царь был богом: он наделил их землёй, дал особенные права на Дону, право чувствовать себя людьми высшей категории. Но это враз рухнуло. Теперь новая власть грозит казакам потерей земельных паёв, уравнением их в правах с иногородними...
Да, пожалуй, страх потерять землю и сравняться с пришлыми — вот на чём может сыграть новый атаман Войска Донского. Но кого изберёт Круг?
Пётр Николаевич перебрал тех, кого можно было бы назвать войсковым атаманом.
Глава 22
Спустя несколько дней вечером Пётр Николаевич, сев за письменный стол, аккуратно вывел на обложке толстой тетради название будущего романа: «Цареубийцы». Об этом романе, о его главных действующих лицах он думал давно. Думал о том, почему царь Александр Второй, царь-Освободитель, стал предметом бешеной травли всех этих народовольцев? Этот император хотел влить в старый бурдюк новое вино; ликвидировал позор русской действительности — крепостное право; пересмотрел судебное право и придал ему современный вид — суд присяжных, наконец поставил земское дело на пользу России. А царя-Освободителя травили как волка и таки убили...
Кто они, эти убийцы? Об этом Краснов думал даже тогда, когда отводил дивизии из окопов в тыл, когда наступал на Петроград в Царском и в Пулкове, когда сидел под арестом в Смольном...
И вот теперь пришёл тот час, когда можно спокойна взяться за перо.
Но какой роман быстрее «созреет» — «Цареубийцы» или «От двуглавого орла к красному знамени»? Этого Краснов пока и сам не знал.
Немцы заняли Ростов, и их битюги, впряжённые в высокие подводы с ручными тормозами, топали про привокзальной площади.
Резкие, отрывистые команды разносились по улицам рабочего Темерника, слышались на станции и в пристанционных переулках.
На немцев косились, а над украинскими сичевиками явно издевались. Одетые в нелепые голубые свитки, такие же шаровары, заправленные в сапоги с напуском, и голубые шутовские колпаки, они были предметом ядовитых насмешек ростовчан. Приговаривали:
— Эко вырядились хохлацкие морды, прямо пугала огородные.
На станцию свозили зерно в мешках, грузили в вагоны. Под охраной солдат в серо-зелёных мундирах эшелоны следовали до станции Донецк, где к ним цепляли платформы с антрацитом, и поезда уходили в Германию.
Ночами немцы выставляли на вокзале и на станции усиленные караулы, по улицам прохаживались, стуча коваными сапогами, патрули.
Но однажды среди немцев и украинских националистов поднялась небывалая суета. Было ясно: ожидается наступление на город. И действительно, на рассвете началась стрельба, раздались крики «Ура!», и в город ворвались казаки Дроздовского полка, подошедшего с румынского фронта.
Казаки заняли Ростов, но ненадолго. Свежие отряды немцев выбили их из города. И только на второй день, когда полк дроздовцев подошёл к Ростову, а со стороны Новочеркасска подступили заплавские казаки генерала Полякова, Ростов полностью очистили от пришельцев.
Дон волновался, не утихал. Бои вспыхивали то в одном месте, то в другом.
В Мечетинскую вошла Добровольческая армия генерала Деникина. Здесь армию постигло большое горе: умер прославленный командир полка генерал Марков. Здесь, в станице Мечетинской его и похоронили.
Двигаясь на Ростов, Деникин внимательно следил за разворачивающимися событиями. По пути добровольцев встречали приветливо: давали приют, снабжали фуражом и довольствием, меняли лошадей.
Из Ростова Деникин получил важное и приятное известие: Дроздовский полк овладел городом. Далее сообщалось, что генерал Дроздовский ждёт генерала Деникина и его армию, чтобы влиться в её состав.
Было ещё одно не менее приятное сообщение: из сальских степей в сторону Ростова и Новочеркасска двинулся партизанский отряд Попова.
Начались массовые выступления казаков на Донце, в Хопёрском округе и ряде других станиц и хуторов. Это было следствием грабительской политики появлявшихся здесь новых продотрядов.
В станицу Константиновскую приехал хорунжий Алексей Любимов. Он рассказал Краснову о всех новостях, но, к удивлению Любимова, генерал встретил его сообщения равнодушно. Когда же хорунжий упомянул о восстаниях в станицах и хуторах и что такое восстание готовят казаки в самой Константиновской, Краснов стукнул кулаком по столу и резко сказал:
— Я с этой сволочью, которая меня в Пулкове предала, от суда солдатского не защитила, за Советами дотянулась, дела иметь не желаю.
После чего генерал запёрся и никого не принимал, даже посланца генерала Попова, командированного с Зимовников.
Ночь. Краснову не спалось. Звёзды высокие, крупные виднелись в окне. Бледным полукружьем светила луна. Генерал лежал с открытыми глазами, слушал, как малым дитём плачет сыч. Хотелось достать наган, выпустить из барабана всю обойму в проклятую птицу.
— Петя, — вдруг заговорила жена, — давай уедем с этого проклятого Дона. Страшно мне здесь.
Краснов промолчал.
Лидия Фёдоровна снова заговорила:
— Уедем в Аджарию, в Батум, к брату твоему. Может, там покой обретём.
— Вся жизнь перевернулась, Лида. Всю Россию переломало. Видно, век для неё такой настал. Вся надежда на Германию, на родину твою. Я ведь, Лидочка, Бога молю: «Не введи нас во искушение...» Германия Россию одолела, Беларусь под себя подгребла, Прибалтику, Украину вотчиной своей сделала. А всё почему? Дисциплиной и порядком берёт. По мне, если придётся Россию покинуть, то не в Аджарию, а в Германию. На твою родину, Лидочка. Может, из Германии восстановление России придёт.
— А помнишь, Петенька, как славно жизнь наша начиналась? Служба твоя, ордена, чины...