Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
Сапожников-старший солиден, как и полагается мужчине его возраста и положения. И смотрит на сына с плохо скрытой насмешкой. И сила, запертая внутри, кипит.
– Если ты пришел меня отговаривать, - тихо произносит Сапожник. – Уходи. Тебя не было столько лет… тебя никогда не было. Ты появлялся, чтобы навесить очередной долг. Перед родом. Перед родиной… и те твои песни. Служба. Гордость… ты втянул меня в то дерьмо. Я ладно, мне было не так много лет, я не понимал, куда лезу. А ты… ты-то не мог не понимать? А теперь снова? Нет… я не хочу
– Договорил?
– Почти. Да, пожалуй. И да… вздумаешь пакостить, я просто дам интервью, - он посмотрел на отца, мягко улыбаясь. – Обширное… про… то, чем я занимался. И поверь, род потом долго не отмоется. Поэтому, прошу, просто… просто не трогай, ладно?
Сапожников-старший смерил сына долгим взглядом.
– Что ж… - тихо произнес он. – Твоя мать говорила, что не нужно… давить. Возможно, я был не прав.
– Ты?
Сколько удивления.
– Я. И да… тогда мне сделали предложение, которое показалось выгодным. Роду. Тебе. Карьеру… если получится. Никто не думал, что это затянется на годы… чего это будет стоить. А что до твоей жены, в самом деле, какая разница, что подумает тетка императора, если ей вообще есть до тебя дело…
Бекшеев осторожно отступил.
Кажется, обойдутся и без его участия.
– И матушка твоя, и я… мы только рады будем. Мы так долго ждали, чтобы ты вернулся. Чтобы… хоть чего-то захотел.
Точно обойдется.
– И нам глубоко все равно, кто она… но этот дом и сам остров, они не лучшее место для новорожденного. Да и старшей девочке нужно образование…
В коридоре пахло лекарствами. А пустота смущала. Кажется, для них выделили отдельное крыло? Точнее заперли всех в нем.
На время следствия.
Бекшеев пошел, опираясь на стену. Медленно. Нога, к слову, почти и не болела.
– Я требую…
Этот голос донесся со стороны лестницы.
Так и есть. Заперли. Двое бойцов в форме и старик, пытающийся прорваться.
– Что здесь происходит? – странно задавать вопросы, кутаясь в больничный халат. Да и ноги босые. Про тапочки Бекшеев как-то и не подумал.
– Они забрали мою внучку! – Яжинский уставился немигающим взглядом. – Пусть вернут…
– Боюсь, это невозможно.
– По закону…
– По закону у девочки есть мать. Она и является опекуном.
– Эта шлюха… мы её… пригрели, а она… да она никто!
– Уберите, - попросил Бекшеев, разворачиваясь. Ему хотелось добраться до конца коридора. Может… может, и дальше выйдет.
Матушка встретилась на половине пути.
Хмыкнула.
– Вижу, тебе совсем хорошо.
– Вполне неплохо.
– Тапочки?
– Не нашел.
Она покачала головой.
– Под кроватью стояли. Иди. Тебе в третью.
И все-то она знает.
– Кстати, - матушка окликнула в спину. – Я решила тут остаться. На Дальнем.
– Зачем?
– Интересные показатели. У тебя. У этого твоего… Тихого…
– Тихони.
– Именно. По всем выкладкам он должен был
– Одного этот источник свел с ума.
– Не стоит перекладывать вину на природу. Там дело, как я поняла, в том, что изначально человек был болен душой. А целители телом занимаются. Да и никто не отменял старой истины. В капле – лекарство…
– В ложке – яд, - пробурчал Бекшеев и почесал ногу о ногу.
Пол был прохладным.
Но до третьей палаты всего ничего.
И не отличается она от прочих.
Разве что кровать у открытого окна. И на подоконнике – ваза с цветами. На кровати человек. И второй сидит рядом.
– Спит, - Зима выпустила руку. – Знаешь, мирный такой… когда спит.
Руки у Тихони замотаны бинтами. Верхний слой кожи слез, матушка говорила, но почему-то лишь с ладоней. И на груди частично.
На спине.
– Во сне восстанавливаться проще. И боли нет, - Бекшеев остановился в дверях. Надо бы пройти.
– Это да… когда боли нет – это хорошо.
Тихоня дышит.
Грудная клетка вздымается вверх и вниз. Ровно. Спокойно. Это хороший признак. А поверх бинтов выделяется темным пятном крест.
Странно, что матушка не забрала.
Серебро почернело, но не оплавилось, и это тоже неправильно. Хотя… может, и вправду крест? Чудо? Почему бы и нет. Объяснение, если подумать, не хуже других.
– Меня Одинцов просил отдел возглавить, - пожаловалась Зима.
– А ты?
– Я подумала, что… почему бы и нет? – она пожала плечами. – Хотя это чтобы ты согласился участвовать. Без тебя в этом отделе особо смысла нет.
О таких делах не говорят в палате, над человеком, который то ли в коме, то ли в глубоком сне.
– Не знаю.
– Согласишься, - убежденно заявила Зима. – Ты уже в это вляпался. А раз попробовав охоту, остановиться сложно…
– Я честно, пока не знаю, - он добрался до стула и сел. И только сейчас понял, насколько слаб. – Я… в голове не укладывается, как человек мог столько натворить. И он, и княжич… княжич дает показания.
– Хорошо.
– Что хорошего? Это… не знаю… как это все назвать! Войны же нет, а…
– А чудовища остались, - Зима повернулась. И солнечный свет пробился сквозь окно, окутал её теплым ореолом. – Когда-то, еще до войны мы поехали на ярмарку. В соседний город. Недалеко, но тогда мне казалось это удивительным путешествием. Остановились ночевать в пригороде. Там моя двоюродная тетка жила. Замуж вышла. У нее был большой дом. И много удивительных вещей. Нас с сестрой положили спать в комнате. Ночью я проснулась. В туалет захотелось… темно, помню. Там еще в углу шкаф стоял огромный. Я в жизни таких не видела. Вот… и когда проснулась и встала, то увидела, что из этого шкафа на меня кто-то смотрит.