Не забывать никогда
Шрифт:
Марлон Брандо. С надменной улыбкой на губах. Другой полицейский еще плелся метрах в десяти позади него, а Брандо уже стоял напротив нас, прямо над трупом.
— Капитан Пироз, — отрывисто представился он. — Здесь давно уже не было самоубийств! С тех пор как построили вантовый мост Нормандии, в моду вошло раскачиваться над водой на канате.
Он провел ладонями по лбу, словно хотел разгладить морщины, затем продолжил:
— Вы ее знаете?
Мы все трое отрицательно покачали головами.
— Что вы конкретно видели?
Атаракс ответил первым. Он видел, как девушка упала с обрыва и, пролетев сто двадцать метров, разбилась о пляжную гальку. Дениза подтвердила его слова, я ограничился утвердительным кивком.
— Значит, вы все были здесь? И никто не видел, что произошло там, наверху?
Словно почуяв мое волнение, Пироз пристально посмотрел на меня. Я ответил явно слишком быстро.
— Я видел. Я бежал по прибрежной тропе, как обычно бегаю каждое утро. Она стояла на краю обрыва, неподалеку от бункера. Я говорил с ней. Пытался помешать ей, но…
Пироз перевел взгляд на мой карбоновый протез; казалось, он пытается совместить мою инвалидность с моими каждодневными пробежками.
— Я… я каждый день тренируюсь. Я спортсмен высокого класса. Паралимпиец. Вы… вы сами видите, — зачастил я.
Если капитан это и заметил, то не показал виду. Он лишь нахмурил лоб а ля Брандо и склонился над телом. Взял мою куртку фирмы «North Face» и отложил в сторону, на камешки.
Чуда не произошло. Чертов шарф по-прежнему обвивал шею девушки.
Я не видел ничего, кроме этой красной полоски, но, казалось, Пироз не обращал на нее ни малейшего внимания. Он исследовал красное платье, обрывки ткани, затем оглядел обрыв, словно искал какой-нибудь кустик, вцепившийся корнями в голый камень. Наконец повернулся к нам.
— Она не могла разорвать платье во время падения.
Не дав полицейскому возможность развить эту мысль, я немедленно подтвердил ее.
— Когда я встретил девушку наверху, ее платье уже было порвано. А макияж весь размазан. Похоже, она была чем-то очень напугана.
Дениза и Атаракс подозрительно уставились на меня, словно упрекая меня за то, что я не сообщил им об этом раньше. Пироз снова разгладил рукой морщины, видимо, чтобы мысли добрались до самого мозга. Другой полицейский смотрел отсутствующим взглядом куда-то в сторону: на волны, на свежепокрашенные пляжные кабинки, на ветряные генераторы, возвышавшиеся над Феканом, словно дело касалось его столь же мало, как песика Арнольда.
Пироз, похоже, к этому привык. А может, они просто поругались, пока ехали сюда?
Пироз опустился на колени и склонился над трупом.
— Самоубийство, говорите? — пробурчал он сквозь зубы. — Надо иметь веские основания, чтобы броситься с отвесной скалы…
Он исследовал складки разорванного платья.
Вспоминая эту сцену, я корил себя за то, что упустил тот единственный момент, когда мог без обиняков поговорить с фликами. [2] Спустя время признаться им, что, в сущности, это мой шарф, подробно рассказать, что произошло наверху, возле бункера, убедить, что она сама вырвала этот чертов клок ткани у меня из рук, было так же невозможно, как и поверить в мой рассказ…
2
Флик — обидное прозвище французского полицейского, обычно произносимое за глаза.
И я промолчал. Наверное, ждал, что логическое объяснение свалится на меня с неба. Или что все обойдется, все забудут и перейдут к другим делам. Я не мог предвидеть, что обнаружит Пироз, приподняв платье девушки.
— Вот оно как, — присвистнул жандарм.
Я подошел поближе, Дениза и Атаракс тоже.
Под платьем у девушки не было нижнего белья.
Ни кружевных трусиков цвета фуксии, ни стрингов. Вдоль бедер тянулись фиолетовые пятна. А также царапины, четыре узкие и параллельные, на уровне паха, справа от совершенно гладкого после эпиляции лобка.
Дениза закрыла глаза и прижала к груди Арнольда. Лицо Атаракса приобрело цвет таблеток, которые он, похоже, проглотил сегодня утром. То есть стало совсем белым. Мой карбоновый протез окончательно погрузился в галечник, и я с трудом сохранял равновесие.
Словно опуская занавес над сценой, Пироз прикрыл платьем промежность девушки.
— Полная хрень. Малышку изнасиловали… Самое большее несколько часов назад. — Он поджал губы. — Что ж, вполне основательная причина, чтобы прыгнуть вниз.
Он встал, еще раз оценивающим взором окинул отвесный обрыв, подавлявший своим величием окружающий пейзаж, и наконец перевел взгляд на шарф, обмотанный вокруг горла девушки.
Аккуратно, кончиками пальцев, размотал его.
У меня в глазах потемнело. Пироз говорил об изнасиловании. Без сомнения, мои генетические отпечатки сохранились на ткани. Децилитры пота, впитавшегося в волокна. Целая бочка ДНК.
Слишком поздно. Что говорить? Кто мне поверит?
Пироз просунул палец между шарфом и шеей девушки, медленно, словно врач, осматривающий хрипящего больного. Морщины на лбу Пироза собрались в кучку, образовав толстую волнистую складку.
— Малышку не только изнасиловали… Ее задушили.
Меня словно током ударило. Не думая, я произнес:
— Я… говорил с ней там, наверху… Она… она была жива. Она прыгнула сама. Она…
Пироз прервал меня:
— Значит, попытка удушения. Ваше появление на пешеходной тропе, без сомнения, спугнуло насильника раньше, чем он задушил ее. Вы спасли девушке жизнь… То есть могли бы спасти…
Могли бы спасти?
Слова его мне показались странными. Равно как и его версия. Завидев меня, насильник, в принципе, мог успеть спрятаться в бункере, но в остальном? Почему девушка ничего не сказала? Почему, протягивая ей руку, я не заметил никакой полосы на горле? Потому что не обратил внимания? Сосредоточил взгляд на лице? На разорванном платье?