Не забывать никогда
Шрифт:
В голове у меня беспрерывно прокручивались свежепрочитанные страницы. Уверен, установить личность убийцы с красным шарфом можно, только осмыслив все материалы дела об убийстве Миртий Камю. Мне не напрасно их подбросили. Доказательства моей невиновности находятся где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Заблуждение? Еще одно заблуждение?
Какой смысл в моем последнем бегстве, когда я добрался до самого Изиньи-сюр-Мер?
Перед въездом в Троарн у меня в кармане зазвонил телефон. Было около двух часов ночи.
Разумеется, Пироз…
Я не стал включать телефон. Пироз унаследовал дело Аврил–Камю, кто-то позаботился сообщить мне об этом, подбросив мне очередной коричневый конверт. Став маньяком одной идеи, Пироз наконец нашел своего виновного.
Меня!
Спустя несколько секунд характерный звонок известил меня о новом смс-сообщении. Продолжая вести машину, я взял телефон.
И от удивления чуть не выпустил из рук руль.
Я ошибся в своих догадках!
Это не паршивый флик, гнавшийся за мной по пятам, а Офели. Теплая волна нежности накрыла меня с головой. Подросток из клиники «Сент-Антуан» прислала мне фото какого-то типа, вырезанное, как мне показалось, из модного журнала: стальной взор голубых глаз, сверкающий череп, белая рубашка с открытым воротником и плотоядная улыбка.
«Прямой потомок Цезаря», как гласил короткий комментарий под фото.
20 на 20!
Я невольно улыбнулся и вслепую, не замедляя хода, напечатал ответ:
«Слишком красив. Не доверяй внешности».
Офели ответила меньше чем через минуту:
«Дурак!
А ты где со своей рыжей милашкой!»
Мое сердце упало куда-то вниз.
Моя рыжая милашка.
Мона.
Мною завладело воспоминание о ее пышущем жаром теле, о том, как я прижимался к нему.
Теле, без сомнения, уже упрятанном в пластиковый мешок и сложенном в самом дальнем углу полицейской тачки, увозящей его в морг. Я с трудом удержался от желания вышвырнуть телефон в окно, взорвать криком ночную тишину, нажать на акселератор и направить «фиат» на первый же платан. В конце концов, я сунул телефон под задницу и сосредоточился на дороге: я подъезжал к Кану, который мне предстояло объехать стороной.
Около трех часов ночи «Фиат-500» въехал в деревушку Гранкам-Мэзи.
«Омаха-бич — дорога свободы», — гласили развешенные через каждые пару километров плакаты, приглашавшие совершить экскурсии в бункер и ямы от снарядов, на кладбища и в музеи, входившие в мемориальный комплекс, посвященный высадке союзников.
«Дорога свободы!» — звучало в голове. Забавное название для безнадежного побега.
Я припарковался возле церкви и развернул карту дорог Нормандии. Городок Изиньи-сюр-Мер находился в трех километрах от пляжа Гранкам-Мэзи, но я искал совершенно определенное место, а именно поселок Большие Карьеры, где, согласно полицейскому донесению, 26 августа 2004 года нашли тело Миртий Камю.
Мой палец остановился на искомой точке. Глядя на церковь, единственное освещенное поблизости здание, я выпил еще чашку наполовину остывшего кофе.
Странная церковь. Современная. Разрушенная до основания в сорок четвертом, а затем восстановленная на скорую руку: бетонный куб, сбоку вместо колокольни притулилась серая труба с прорезями-бойницами. Даже в Ла-Курнев церкви выглядели симпатичнее!
Даже в Ла-Курнев…
Внезапно меня пронзила безумная мысль. Словно кто-то спроецировал в мой мозг голограмму.
Я уже видел эту церковь!
На протяжении всего пути ко мне возвращались обрывки воспоминаний: название деревни Гранкам-Мэзи и канский пейзаж из живых изгородей и каменных домов, темные черепичные крыши и рекламные щиты, напоминавшие о высадке союзников в июне сорок четвертого. Моя память хранила их под колпаком из непрозрачного стекла.
Колпаком, который разбился вдребезги, когда я увидел эту церковь.
Я уже видел эту церковь. Очень давно.
Я помнил каждую деталь.
Лето. Как и все предшествующие годы, я проводил его в лагере в Клеси, в нормандской Швейцарии, возле Фалеза, в сотне километров от Гранкам-Мэзи. Восхождения, каноэ, пешие прогулки… Досуговый центр агломерации Плен-Коммюн посещали дети из Ла-Курнев, Обервилье и Вильтанеза, всего более пятисот детей и подростков, которых летом распределяли в десятки лагерей, разбросанных по всей Франции. Два таких лагеря находились в Нормандии: лагерь в Клеси, куда попал я, и на берегу моря в Гранкам-Мэзи. Я не любил море, но в тот раз аниматору из парусного лагеря понадобился свободный день. Он ехал на похороны бабушки или что-то в этом роде. Помню, он долго метался в поисках замены на этот день. Так как я уже имел некоторый опыт пребывания в летних лагерях, заменить его попросили меня. В тот день мне пришлось съездить в лагерь в Гранкам и обратно. Там не случилось ничего особенного. Купание в чертовой ледяной воде, стычка между подростками на пляже, новые назначения детских командиров. С годами неожиданная замена вылетела у меня из головы. Если бы не церковь, я бы никогда о ней не вспомнил.
Я закрыл глаза. Установить точную дату моего здесь пребывания невозможно. Раз купались, значит, дело было летом, Скорее всего, конец лета. Лет десять тому назад.
Я до боли сцепил пальцы.
Конец августа 2004-го?
В четверг, 26 августа, чтобы быть точным?
В день убийства Миртий Камю?
Невозможно!
Сразу после обнаружения трупа жандармы оцепили все вокруг, тотчас стали стекаться журналисты. В конце августа 2004-го я находился в Гранкам, в нескольких километрах от места, где нашли изнасилованную и убитую девушку. Подростки наверняка болтали только об убийстве, и я должен был бы это помнить.
Открыв глаза, я вновь принялся рассматривать карту местности. Увидел значки, обозначавшие ферму «Большие Карьеры». Четыре крошечных прямоугольника.
Все верно, за исключением того, что дело Камю стало достоянием публики только на следующий день после убийства. Полиция наложила своего рода эмбарго, запретив в течение двадцати четырех часов сообщать что-либо средствам массовой информации. Я не ночевал в лагере, так как вечером отбывал в Клеси. История с изнасилованием стала известна, скорее всего, спустя несколько часов после моего отъезда. Впрочем, мне было наплевать, в Клеси мы жили практически отрезанно от мира, без газет и ящика…