Не забывать никогда
Шрифт:
Осеан.
По ее щекам текли слезы.
— В тот вечер вы должны были убить также и меня, — тихо произнесла она. — Моргана и я, мы были единым целым. Две сестры. Одно сердце.
Она положила в чашу цветок яблони, который держала в руке.
— Да, Джамал Салауи, вам следовало убить также и меня. Даже самые никудышные охотники добивают свою жертву. Раненый зверь никогда ничего не забывает.
Ни о чем не думая, словно сомнамбула, я направился в лес, желая затеряться в темноте. Ноги отказывались служить, я хватался едва ли не за каждое дерево. Я шел вперед, шатаясь, словно пьяный, от ствола к стволу. Где-то позади остались Кармен Аврил и Осеан Аврил, они не двинулись с места. Дойдя до опушки, я увидел вдалеке, в полях, простиравшихся до самого моря, какой-то свет.
Я вышел из зарослей.
В нескольких десятках метров от меня, посреди поля виднелась фигура женщины, обращенная лицом к устью реки. Женщина стояла, держа в правой руке подсвечник, где, словно по волшебству, презрев ветер с моря, горели пять свечей.
Я уже где-то видел этот силуэт…
Внезапно кровь застыла у меня в жилах.
— Миртий была моей лучшей подругой, — прозвучал нежный голос.
Слова перелетали через живые изгороди и уносились к горизонту. Несколько вскриков чаек прорезали тишину.
— Миртий была настоящим ангелом. Почему ты отнял жизнь у ангела, Джамал?
Она медленно повернулась ко мне. Лицо девушки было мне знакомо; в ее устремленном на меня взгляде заплаканных глаз читалась невыразимая боль. Боль без ненависти, без желания отомстить. Изумление при виде абсолютного зла.
— Почему, Джамал? — повторила она.
Мона печально улыбнулась, давая понять, что больше ничего не может для меня сделать.
Я опустился на землю впереди себя, ушел коленями и ладонями в грязь. Несколько долгих секунд я стоял в этой позе, ожидая, что либо меня засосет красная глина, либо одна из женщин меня прикончит.
Осеан. Кармен.
Призрак Моны.
Зазвонил колокол; скорбный перезвон длился несколько секунд. Я инстинктивно вскочил, скрюченный, грязный, со скованными членами, хотя глина еще не успела засохнуть. Пройдя в темноте метров пятьдесят, я уперся в часовню, облицованную сланцем.
Странно, но, несмотря на непрерывную цепочку необъяснимых событий, я знал, что это не сон. Мой ум расстался с надеждой проснуться в холодном поту у себя в кровати в номере седьмом гостиницы «Сирена» или убедиться, что я заснул за рулем «Фиата-500».
Все, что происходило со мной, происходило наяву. Возможно, больше со мной уже не случится ничего…
Внезапно двустворчатая дверь часовни отворилась. Мощный свет неоновых и галогеновых ламп, заливавший ее изнутри, ослепил меня. Прижав руки козырьком ко лбу, я вошел внутрь. В крошечном нефе, перед алтарем, убранном уже увядшими цветами, я различил две молитвенные скамеечки. Затем увидел пустые скамьи из светлого дуба; на них лежали книги в красных переплетах. Конечно, библии или молитвенники.
Колокол снова зазвонил. Я убрал от лица вымазанные красной глиной руки.
— Мы должны были пожениться 2 октября, — донесся голос из часовни. — Все было готово. Шарль мечтал сам отвести дочь к алтарю. Луиза мечтала держать на коленях ребенка, который должен был родиться у меня и Миртий. Если бы она не встретила тебя.
Два шага по каменному полу отразились звучным эхо. От двери отделился мужчина в свадебном костюме. Я скользнул взглядом сначала по его бутоньерке с красной нитью, затем вгляделся в лицо.
Лицо, мне знакомое.
На меня в упор строго смотрел Кристиан Ле Медеф. Отчетливо, явно желая непременно донести до меня свои слова, он повторил:
— Мадам Миртий Камю-Мескилек. Звучало бы неплохо, а?
Убегая, я расслышал еще несколько слов, сказанных им, без сомнения, для себя.
— Если бы только я был здесь, чтобы защитить ее…
Я шел прямо, не сворачивая, к ферме с закрытыми ставнями, массивное строение которой чернело в конце тупика, после фонаря. Я собирался постучать в дверь, кричать, умолять обитателей дома впустить меня и запереть за мной дверь, чтобы не дать призракам пробраться следом.
Во дворе фермы не было ни души, даже петуха, пением своим рассеивающего кошмары.
Позади залаяла собака. Отрывистое визгливое тявканье пуделя, ничего общего с огромным молоссом, охраняющим владение. Затем где-то зажегся свет, откуда-то со скоростью выпущенной стрелы выкатился маленький шерстяной комок и застыл в нескольких метрах от моих глиняных ног.
— Арнольд? — громко спросил я.
Ши-тцу в бежевом свитере с красными полосками, том самом, что был на нем в утро самоубийства Магали Варрон.
— Арнольд, — повторил я.
Песик отказался признать свое имя. Он с недоверием смотрел на меня и щерил зубы при любой моей попытке пошевелиться.
В отчаянии устремив взор на закрытые ставни фермы, я искал, но не находил помощи и в конце концов двинулся вперед, протянув ши-тцу свою перемазанную красной глиной руку. Мускулы песика напряглись, раскрытая пасть приготовилась сомкнуться над моим запястьем.
— Назад! — прокричал голос в противоположном конце двора.
Песик немного поколебался и, решив все же не кусать меня, помчался туда, откуда прозвучал голос. Через пару секунд он уже сидел на руках своей хозяйки. В правой руке Дениза Жубан держала костыль, а левой прижимала к себе песика.
Встретившись с металлическим взором почтенной хозяйки ши-тцу, я отвернулся. Мне оставался только один путь — к воде, все другие пути отступления отрезаны призраками.
Мой череп словно взорвался. Казалось, каждый мой нейрон растянулся до бесконечности, а потом разорвался на части. Тысячу раз, одновременно. Страховочная сетка разорвалась, упала в пропасть, выдрав все удерживавшие ее крепления. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни пальцев, ни шеи. Кровь в жилах замедлила свой бег, словно мотор, который чихает, замедляет ход и останавливается окончательно.