Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака
Шрифт:
Большинство героинь моего исследования упоминают культурный капитал в качестве решающего критерия при выборе партнера. Опыт любви одухотворяется в их рассказах и означивается как облагораживающее преобразование.
Вместе с тем Иллоуз находит, что любовь – это не мистический опыт, как принято считать, а набор рациональных стратегий, построенных на калькуляции и соответствующих экономическому классу партнерах.
Для удачного соединения пары необходимо совпадение определенных условий и жизненных планов. Ради собственной безопасности современники и современницы стремятся к тому, чтобы создавать любовные союзы с финансово
Любовные ритуалы, как показывает социолог, теснейшим образом связаны с потреблением. «Хорошо проводить время вместе» в большинстве обществ означает совместные походы в кино и рестораны, посещение «романтических» мест, создание особой атмосферы свиданий и обмен подарками.
При помощи любовных ритуалов люди сообщают друг другу о своих эмоциях. Например, подарки без повода особо ценятся в любовных «переговорах» и свидетельствуют о наличии свободного желания и доброй воли.
Одна из моих информанток, А., 34 года, IT-менеджер, так описывает предпочитаемый сценарий отбора потенциального партнера:
Поклонников у меня хватает. Но это не то внимание, которое мне нужно. Хотелось бы роз океан и стихов.
Соблюдение условий «любовной тактики» свидетельствует о том, что «все идет по плану», и одновременно распределяет социально одобряемые роли между участниками взаимодействия. Если на каком-то этапе происходит «сбой», подключается институт любовного консультирования с астрологами и психологами в качестве экспертов.
Вся эта сложная машинерия, по Иллоуз, служит системе общественного производства и воспроизводства. В опыте моих информанток вторая сторона романтического взаимодействия «не прочитывает» отход от традиционного сценария как «любовь» или, точнее, как «настоящую любовь». Нарушение предписанного порядка любовных ритуалов порождает беспокойство даже в тех случаях, когда речь не идет о создании союза с целью продолжения рода.
А., 35 лет, журналистка:
Мы не смогли разрешить конфликт. Я считаю, что конфетно-букетный период – это напрасная трата времени и неуместный торг. А он сказал, что я не соблюдаю важных ритуалов и это для него невозможно.
Помня о том, что вся культура пропитана идеей сверхценности именно романтической близости, трудно удивляться тому, что во всем мире растет число «одиночек». Из литературы и кино мы усваиваем форму любовного повествования, принимая ее за «естественный» ход событий, который должен сопровождать становление любовного альянса.
Опираясь на произведения авторов, создающих вымышленные реальности, мы ожидаем, что наши чувства и чувства наших визави совпадут с типизированными описаниями.
Тщательнейшим образом инвентаризированный в произведениях культуры стандарт любовного процесса отталкивается от идеи абсолютного бескорыстия и всепоглощающей жертвенности во имя интересов объекта любви. Но мифический любовный альтруизм противоречит идеологии индивидуализма, мотивирующей личность стремиться прежде всего к самореализации.
Не обнаружив сходства между повседневностью и художественными образами, мы «разочаровываемся» в наших связях и отправляемся на поиски новых, уверовав,
Невероятная популярность атрибутики романтического чувства объясняется обещаниями блаженства и безопасности, с которыми связан образ любовной пары в медиа. Проблема, однако, в том, что эти обещания трудновыполнимы в реальности.
Американская исследовательница Лаура Кипнис, прикладывая к исследованию феномена романтической любви марксистскую оптику, убедительно показывает, что моногамия далека от «естественной» потребности человека и достигается путем повиновения требованиям общественного строя [156] .
В этой перспективе включенность моногамного идеала в систему общественного производства и воспроизводства видится отчетливее всего.
Кипнис анализирует институт моногамии сквозь призму теории экономической эксплуатации Маркса, основанной на положении, что пролетариат, работая сверх собственных потребностей, отчуждает результаты своего избыточного труда в пользу капиталистов.
156
Laura Kipnis. Adultery // Critical Inquiry. 24 (Winter). 1998. P. 289–327.
По аналогии с идеей Маркса верность – это «излишек», который «отчуждается» в пользу «правообладателя»: даже если вы не хотите заниматься сексом со своим партнером и рождение детей не входит в ваши планы, никто не должен покушаться на его или ее сексуальную собственность.
По Кипнис, в результате добавочного труда, то есть работы на поддержание брака, происходит отчуждение, которое переживается как убийство эмоций. Но измена как поиск индивидуального счастья и удовлетворения с точки зрения марксистской теории выходит за рамки продуктивности.
Объясняемая в категориях эгоизма неверность рассматривается как бесполезное, а потому нежелательное для общества явление. В то время как моногамия, являясь в терминах исследовательницы «моральным ГУЛАГом», служит общим интересам – созданию новых членов общества и поддержанию существующего социального порядка.
Подобно правде о труде в условиях капитализма, пишет Кипнис, ложь о реальном положении дел заложена и в институте моногамии. Правда о том, что люди перерабатывают как в сфере труда, так и в сфере любви, угрожает существованию общественных институтов. Именно поэтому идея верности преподносится не только как «норма», но и как сокровенное желание всех людей.
Общественно значимый труд по поддержанию моногамного идеала охраняется институтом семейной психотерапии. При этом традиционная фрейдовская парадигма психологического консультирования объясняет, что причина моральных страданий и неудач коренится в самом человеке и его детских травмах, а не в паталогической организации общественной структуры.
Исследовательница рассматривает измену как саботаж моногамного канона и самого устройства общества. Она концептуализирует супружескую неверность как «драму перемен» в обществе, где людей ориентируют на недостижимые стабильность и безопасность.