Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
шрифтом. Спрашиваю, сам написал? Нет, говорит, у ребят взял, домой посылаю, в
техникум. Мои стихи «Последний вальс». Без автора. Я их написал к выпускному
вечеру и послал в Алма-Ату. Наверное, от Питерского пошло. Хотя в стихах ничего
лагерного. И жаль, плохо, если всё лагерное забудется как ненужное. Здесь тоже люди
жили-были. Хорошие люди.
От тоски я увидел во сне мост, проснулся, вспомнил август 45-го года и тот настил
через канал. Доски увидел.
сомнений. Зека любят толковать сны. Если стоишь на мосту, якобы, удача в делах. Но
если идешь по мосту, грозит опасность, остановись и подумай. Сидим как-то в
амбулатории с Сашенькой, крутим тампоны из марли для автоклава, будто пельмени
лепим, и она сражает меня: «Дай почитать, что ты там написал». Откуда ей известно?
«А я Устиновича знаю, он в Красноярске живет, мне нравятся его охотничьи рассказы».
Потом говорит: «Я видела тебя во сне. Ты скоро выйдешь на свободу». Сашенька
осмелела с некоторых пор, смотрит на меня прямо, а раньше боялась испепелить меня
своим дымчатым взором. «Как будто у тебя длинные волосы отросли, понимаешь? Это
всегда к дороге». – «Спасибо, Саша, этап тоже дорога». – «Нет, ты скоро
освободишься». – Еще она видела носовички, маленькие такие носовые платочки, она
мне их дарила.
Я не очень-то верил в сны. Говорили, увидеть церковь – к свободе. Перед
трибуналом увидел, как по заказу. А свобода не выпала. Хотя, смотря как ее понимать.
Свобода от тяжести преступления – более высокий ее смысл и как раз в церковном
духе, свобода от греха. Сашенька мне наобещала. В лагере принято радовать зека
скорой свободой. Одному политическому я удалил липому на лбу, жировик, крупная
была опухоль, с грецкий орех, мало радости носить такой рог над глазом. На воле он
боялся удалять, наплели ему страхов – здесь и мозг рядом, и глаз может пострадать, а
опухоль у него растет и всё. Я его избавил за какие-то полчаса, обколол новокаином, он
даже не крякнул ни разу. Потом, встречая меня, останавливался и говорил одни и те же
слова: «Вы скоро выйдете на свободу, поверьте, очень скоро». В древности у египтян
было приветствие: как вы потеете? Все усилия на выделительную систему. У
заключенных – на нервную.
Мой третий март. Надо ему стихи посвятить. Снег еще, зима, но веет уже
тревогой, гонит тебя неведомо куда, хочется чего-то такого-сякого, неожиданного. Вета
уже на 6-м курсе, было распределение, и ей предложили в Уральск чумологом, ездить
по степи, ловить сусликов, грызунов изучать, разносчиков инфекции. Она послушная,
кроткая, поедет куда пошлют,
года, у них один сказ: выполняй долг перед Родиной. Там она выйдет замуж, сколько
можно ждать.
«Сегодня я действительно в шоке. Вдруг в три часа звонит Сенька Бадакер, я
только переступила порог, пришла из института, и спрашивает, давно ли было от тебя
письмо. По городу слух, будто Женька в Сибири помер. Я долго не могла прийти в
себя, пока не вспомнила, что два дня тому назад получила от тебя письмо. Но сколько
оно могло идти? Напиши мне скорее, а лучше дай телеграмму». И еще письмо от
сестры Зои. Пошла в «Ударник» и в Дубовом парке встретила Лилю с мужем. Она
такая хорошенькая, милая, остановилась с Зоей, как дела, как то, как сё, и наконец: «А
как поживает семейство в Алма-Ате?» Она умница, Лиля, оправдалась, дескать, иду с
другим вот по какой причине.
Тоска, ох и тоска. Стою возле окна, серый и мрачный день, пять часов, скоро
сумерки, вольняшки уже ушли, я дежурю, пора лекарства разносить, температуру
мерять, трое с пневмонией, ночью не спать, колоть пенициллин. Хоть бы самому, что
ли, заболеть. Небо хмурое, унылое, сопки теснят наш лагерь со всех сторон, тяжело
здесь, сколько можно терпеть! Вдруг вижу – вдали по зоне бегут люди в сторону КВЧ,
что случилось? Я дёрнул форточку, вслушался – ни стрельбы, ни сирены, ни криков, а
люди бегут дружно и быстро, как по тревоге, и, что странно – зека бегут вместе с
надзирателями, вперемешку бегут, как по общему делу. Что там такое стряслось? Да
еще в конце толпы, поправляя платки и пальто внакидку, женщины бегут из штаба, им
вообще в зону не положено выходить. По меньшей мере, марсиане приземлились на
крышу нашей КВЧ.
Оказывается, умер Сталин, в клубе по приемнику поймали Москву. «Молоть
устали жернова, бегут испуганные стражи, и всех объемлет призрак вражий, и долу
гнутся дерева». Газеты – в черной рамке. «5 марта в 9 часов 50 минут вечера после
тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь
Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф
Виссарионович Сталин. Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах нашего
народа и всего прогрессивного человечества». Медицинское заключение –
кровоизлияние в мозг, гипертоническая болезнь. Председателем комиссии по
организации похорон назначен Хрущев. (Он потом споет на мотив «Сулико»: «Долго я
томился и страдал, но зато зарыл глубоко»).