(не)жена для бандита
Шрифт:
— Амир, — счастливо выдохнула я прямо во время этого скромного и легкого поцелуя ему прямо в губы…
22
— Документы будут готовы меньше, чем за две недели. Переждешь.
Буквально скатываюсь с лестницы, потому что понимаю: задержусь на мгновение и все, не выдержу, сделаю то, о чем буду потом жалеть. Наташа остается за моей спиной, и это самый правильный поступок за день, в этом я уверен точно. Не хватало еще сейчас пойти на поводу у своих собственных нервов, своих собственных демонов, поднявших хвосты рядом с ней, разгоревшихся
Именно в этот момент мне ярко представилось, как ее тело вжимается в мое, а губы выдыхают рвано и резко мое имя, кровь тут же начинает стучать в висках, и я спешу вниз по ступеням, дальше, дальше от нее…
Наконец, оказавшись за пределами дома, выдыхаю. Ударяю себя ладонью по щеке, чтобы поймать равновесие, которое уже в который раз теряется рядом с этой отчаянной докторшей. И почему она приносит столько проблем?!
Но нужно отдать должное — девушка держится очень стойко. Решилась сбежать из моего нашпигованного вооруженными людьми дома, взяла под опеку этого чертового шелудивого пса, чтобы спасти, хотя сама находилась все время своего «побега» на расстоянии выстрела, не подозревая, что ей просто дали это сделать…И сейчас ведет себя, в общем-то, понятно…
Завожу мотор, выруливаю со двора, а после закрываю ворота. Утром здесь окажется охранник, который будет следить за тем, чтобы никто не вышел из дома, и никто в него не вошел…Наташе останется продержаться совсем немного, а после дам ей денег, посажу на самолет и наши пути разойдутся уже точно. Я отплачу ей за то, что она спасла мою жизнь ровно такой же монетой.
Делаю на машине несколько кругов у своего дома и оставляю автомобиль в гараже. Прохожу в домик для гостей, в котором горит свет.
— Как наши дела? — спрашиваю у Ивана. Мужчина поднимает на меня глаза, и я понимаю, что он очень сильно устал, даже больше — что он довольно сильно сдал за то время, что мы не виделись. Глаза ввалились, темнота под веками стала больше, щеки пропали.
— Жить будет, — откликается врач, убирая инструменты в свою большую сумку. Встает со стула, отодвигает хромированный столик, заставленный какими-то бутыльками, и я перевожу взгляд назад, на небольшой диван, где, задрав голову кверху, лежит в расслабленной позе Хан.
— Ударили сзади, а после вкололи «гексенал». Двадцать минут без движения, но я вовремя подъехал, вы оперативно среагировали.
Хан медленно приподнял голову со спинки дивана и стало понятно, отчего он принял такое положение: из носа торчали ватные диски, сдерживающие кровь. Видимо, близко познакомился с полом, когда сообщник Олега оказался в домике для гостей…
— Успел? — спрашивает он мрачно, имея в виду Олега и его партнёра, организовавшего побег.
Вместо ответа я киваю и прикрываю глаза. Хан, удовлетворенный тем, что оказался отмщенным, удовлетворенно откидывается на спинку дивана и вздыхает. Говорить ему не хочется, да этого и не нужно. Скоро все узнают, что произошло с предателем, и самое главное — что это случилось не на нашей территории, теперь ни один след не приведет его сюда. А Наташу…Наташу будут искать среди утопленников, а после забудут…
Протягиваю руку Ивану, когда он проходит мимо, но тот игнорирует ее, идет дальше, выходит за дверь. Поведение не обычное для врача, который решал проблемы и похуже, но тут понятно его состояние: все еще переживает мнимую смерть Наташи. Понимает, что все случилось этой ночью…
— Дамир Рустамович хотел тебя видеть, — говорит он, не поворачивая головы, замерев на секунду. — У него к тебе приватный разговор.
Киваю.
Снова дела. Снова множество, множество проблем, чужих и своих, которые мне нужно будет решить. Однако я надеюсь, что этот виток не будет касаться дел с конкурентом нашего клана — Вильдановым. Я пока еще не готов развязать войну, принять участие в бойне между двумя группировками, потому что пока еще не вывел с линии фронта одного человека, одну девушку, которая точно может попасть под замес, когда начнут трясти грязное белье всех участников семьи…
— Да, Амир. — Иван неожиданно для меня, и, кажется, для себя, вдруг поворачивается и смотрит в лицо. Несмотря на неровный свет придорожных фонариков, на сумерки, которые свет не может пробить до конца, видно, что он невыносимо зол на меня, но вынужден общаться.
— За Димку… — он откашливается, и будто бы с силой заставил себя говорить. — За мальчика спасибо. Днем сделали операцию, сейчас приходит в себя. Потом будет курс химии, а там уже только время покажет, как все прошло. Спасибо за помощь, что спас ему жизнь.
Он отворачивается, но я слышу его приглушенное:
— Одну жизнь — спас, другую — забрал…
Киваю, но он этого не видит. Может быть, Дамир Рустамович не всегда держит свое слово, я же привык отвечать. Если бы не это, то тогда во всем мире не будет константы, все станет на путь хаоса и разрухи, а я этого позволить не могу.
Иван уходит, охрана пропускает его машину, а я смотрю вслед машине, стиснув рука в кулаки.
— К Дамиру едем сейчас? — Хан подкрадывается неспешно, вышагивая по гравию как кот, и звук его шагов гасит ночь.
По спине пробегает дрожь, морщусь от брезгливости.
— Если он сказал — сейчас, значит, сейчас.
Хан нервно вынимает окровавленные ватные диски из носа, бросает их на землю.
— Что ему надо? Олега и докторшу убрали, Руля просили не высовываться, не отсвечивать.
Пожимаю плечами, не удостаивая его взглядом.
— Что докторша? Успел ее угомонить? Пару раз? Или трижды? — он пошло хмыкает, а я сильнее сжимаю ладонь в кулак, вжимаясь ногтями в мягкую подушечку до кровавых полумесяцев — так хочется заехать ему в морду. Отворачиваю голову в сторону, и Хан понимает, что его присутствию не рады. Он тут же достает телефон из кармана, делает вид, что занят.
— Смотри-ка, дочка Вильданова новую фотку в инсту залила, — я лениво скольжу взглядом по черному экрану, который оживает от касания пальцев в руках Хана. На мониторе — инстаграм единственной дочери нашего конкурента. Все фотографии — постановка. Тщательно отрепетированные позы, улыбки, пропущенные через фильтры, — пыль в глаза. Камилла улыбалась в притворном удивлении, надув накачанные гиалуронкой губы, глядя на то, как кто-то преподносит ей букет. Продуманный макияж не давал рассмотреть, что таится в ее глазах, но отчего-то я был уверен, что там царствуют такие же холодность и лицемерие, как и у ее отца.