Не жить

Бригадир Юрий

Влад движением головы указал ему на дверь. Кабан поднялся и вышел.

Наталья лежала не шевелясь. На плече красовался большой фиолетовый синяк. Ги-реев подошел и сел на стул. Кашлянул. Погладил по голове.

– Не получилось… – сказал он, – не получилось у тебя, Наташа. Извини. Да и дробь… Одна видимость. Четвертый номер, утиная. Только вон Малину поранила. Хотя… Если бы в упор, да в шею, например… Сработали мужики быстро…

Наталья не шевелилась, только было видно, как она дышит.

– Ты сейчас поспи. Не вставай. Я, собственно, попрощаться зашел. Вот десять лет работаю… Сама знаешь. Все эти курорты на неделю не в счет. Что толку-то? Сидишь в номере, ждешь, что какое-нибудь

говно случится. Телефон как продолжение руки. Ночью, днем, какая разница. И все эти годы подумать совершенно не было времени. Кто я, что я… Зачем я. Мелькнет что-то в голове, и все. Некогда. Дела. Все время думал – ну вот еще немного, бизнес налажу, поставлю кого-нибудь, пусть рулит. А сам на дачу – думать, читать, говорить. Любить… Тебя, Колю, жизнь… Что ж я с ней все воюю, с жизнью-то. И вот как-то все рядом это было. Ну вот еще в одной фирме дела налажу, ну вот еще одну организую… Ну еще вот этих пригрею, пусть на меня работают. Рядом, рукой подать. И все завтра, завтра. А очнулся – завтра-то и нет… Ты сейчас спи, а я любить попробую. По-настоящему…

Влад еще раз погладил жену по голове и пошел к двери. Обернулся. Наталья смотрела на него. Он кивнул. Она тоже…

…Когда подъехали к набережной, Влад не сразу вышел. С компакт-диска звучала музыка, и Гиреев добросовестно дослушал трек. Потом сказал:

– Сергей, ты езжай спать. Машину обязательно к нам в гараж, она мне может понадобиться… когда, в какое время – не знаю…

– Так давай я тебя повожу, Геннадич!

– Не надо. Ты устал.

– Да не устал я!

Влад покачал головой и уже тверже повторил:

– Езжай спать, Сережа!

– Ну, как знаешь…

Гиреев вышел из машины, захлопнул дверь и пошел по стылому мокрому асфальту. Первый раз за сутки он знал, что делать. Гулять. Много и почти осмысленно гулять.

Дошел до ларька на остановке. Посмотрел на витрину, купил зачем-то бутылку пива. Может быть, чтобы занять руки, а может быть, на самом деле хотел пить. Открыл, отхлебнул, еще походил.

Пошел вниз, к набережной, по бетонным ступеням. Газоны мерзли под умирающими сугробами. Бежали слабые ручейки. Мерцало невысокое солнце. Отпивая по глотку почему-то теплого, несмотря на погоду, пива, Влад шел вниз. «На обогревателе, что ли, у них пиво стоит», – подумал Гиреев, поискал глазами урну, не нашел и поставил недопитую бутылку на ступеньку. Мгновенно неизвестно откуда взявшаяся старуха тут же выцедила в беззубый рот остатки, а бутылку сунула в полиэтиленовый пакет. Влад пожал плечами и спустился к чугунной ограде набережной. В этом месте река никогда не замерзала полностью из-за плотины за поворотом. Но и до воды было изрядно.

На толстой закрайке кое-где виднелись скорбные фигурки рыбаков-неудачников. Гиреев улыбнулся одними губами. Он никогда в жизни не видел, чтобы кто-то из них оживал. Судя по всему, они приходили с первым ледком и просыпались, когда лед ломался. Удивительные создания – рыбаки. Особенно зимние.

Влад заглянул вниз, за ограду, куда уходила потрескавшаяся бетонная стена. Из одной трещины даже выросло кривое деревце, упорно пытаясь выжить. «Как та Изергиль, однако», – подумал Гиреев и не нашел ничего умнее, чем плюнуть вниз. Пиво вообще-то было плохое. Символическое. Для галочки.

А вот времени было полно. До настоящего самоубийства аж более двух часов. Ну и сколько-то до имитации. В общем, как всегда – полная неясность. Как и всю жизнь до этого. Спрашиваем кукушек, глядим на ладонь, всматриваемся в дно кофейной чашки, и все равно никто ничего никогда не знает. Нет никакого такого специального будильника. Ну или как его назвать – могильника, что ли. Влад ухмыльнулся. Это у других нет. У него, как оказалось, есть.

И

тут зазвенел сотовый. Гиреев вздохнул и достал телефон. Неизвестный номер. Бывает предчувствие, бывает подозрение, бывает вероятность. Все это не имело к Владу никакого отношения. Он точно знал, кто звонит, еще до того, как ответил. Он даже не стал ничего говорить, а просто поправил клипсу, сунул руки в карманы и стал смотреть на причудливо струящуюся воду. Рваная закрайка делала бег воды прихотливым. Неподвижные, еще не утонувшие рыбаки вмерзли в лед по осени. Пройдет немного времени, и их, как всегда, будут спасать с оторвавшихся льдин. Потом им поднимут веки и разотрут водкой. Ничего не меняется.

– Алло, – произнес безмолвно смеющийся голос, – Влад?

– Нет, твою мать, папа римский! – равнодушно ответил Гиреев.

– А чего молчишь?

– А чего говорить?

– Ну не знаю… «Слушаю», например.

– Лень. Надо – вот ты и говори…

– Хм… – почти удивленно помолчали на том конце, – я думал, ты меня спросишь про Колю. Впрочем, ладно, я сам расскажу. Сидит, играет, не голодает. Хочет к маме. Почему-то к ней. К тебе нет. Удивительно, правда?

– Пошел в жопу…

– Да ладно. Я все время думал, даже в детстве. Все хотят пап, а скучают сплошь по мамам. По папам никто не скучает, их просто хотят. Ну не знаю, как вещь, что ли. У тебя такого не было?

– Не помню.

– Я еще больше не помню. Ни папу, ни маму. Знаешь, они сначала как символ. Они не могут быть плохими, грязными, подлыми… Они как солнце. Вокруг такое свинство, несправедливость, жестокость, боль, но это все легко пережевывается, потому что где-то есть родители. Они придут, и станет не больно и не страшно. Где-то тебя любят, а значит, все вот это – временно. И страдание, и одиночество, и неприкаянность. Можно терпеть дни, недели, месяцы. Потом мозг не выдерживает и придумывает себе виртуальных родителей. Они, конечно, богатые, красивые и знаменитые. У них не может быть перхоти, кариеса, плохого запаха, грязных ногтей или глистов. От них исходит сияние, и ты живешь с памятью о них еще пару лет. Пока не приходит осознание, что это все не более чем сон. И вот наступает момент, когда они умирают внутри твоего мозга. Распадаются. Ты их сам расчленяешь. Как надоевшую игрушку… Дальше твой путь очень прост и понятен. Ты не был на Дальнем Востоке?

– Нет…

– Есть такая рыба – ротан. Пресноводный бычок. Он там водится. Чем больше растет, тем больше голова, а главное – пасть. Непропорционально. Самые крупные вообще практически состоят из одной головы. А все потому, что, чем больше пасть, тем больше вероятность, что твоя голова в другую не попадет. Им ведь все равно, кого есть. Абсолютный хищник. Не успел от родителя убежать – ты уже внутри него. Эволюция – самый главный закон природы, Влад. В общем, если в озере растительности немного, то попавший туда ротан сначала уничтожает всех рыб другого вида. А потом, поскольку жрать нечего, питается собой. Круговорот родительской любви. И ты знаешь, там все ротаны очень упитанные. Так появляются на картах озера с названиями типа «Большое Ротанье», «Малое Ротанье». Там нет ничего, кроме ротана.

– При чем тут рыбы?

– Да так, вспомнилось. Я тебя просто хочу разрушить. Вывести из равновесия. Разозлить. Чтобы ты на стены лез, кричал, ругался, выяснял, почему ты, а не кто-нибудь рядом.

– Зачем?

– Да у меня в жизни нет никаких переживаний. Ровно все. И, признаюсь, скучно.

А так… ты злишься, у меня хоть какое-то развлечение… Кстати, ты как собираешься от себя избавляться? Знаешь, эффектно разогнаться на автомобиле, да в опору. Или в стенку. Можно с моста спрыгнуть. Но, думаю, ты стреляться будешь. Это проще… Я угадал?