Неаполитанская мафия. Рассказ щенка
Шрифт:
— Пеппе, отведи детей в школу.
Они последовали за Пеппе, оставив в гостиной синьору Марителлу и ее супруга. Дон Дженнаро расправил листок и начал читать вслух:
Маленькие бороздки, что рассекают мои ладони, были вырезаны стальными перьями, а чтобы шрамы затянулись, сверху рассыпали порох ладана, золота, серебра. У меня сильные руки, я люблю обольщать души и поэтому мне бы хотелось погладить лица моих родителей, но они сопротивляются моим глупым нежностям. Наташа.— Как
— Ты прав!.. Ты ничего не понимаешь…
Марителла ушла, оставив мужа наедине с письмом. «Фуникули-Фуникула» вновь зазвонила, Дон пошел открывать. В дверях какой-то человек с мерзкой рожей поздоровался с ним, вошел и устроился на диване. Это был Маруцьелло, он принес распечатки телефонных звонков синьоры. Парень был в замешательстве, он не мог промолвить ни слова, но наконец выпалил:
— Дон Дженнаро, я сделал все, как вы велели, вот список.
Хозяин взял листок, быстро взглянул на него. Затем он направился к двери. Маруцьелло, обескураженный, сидел не двигаясь, потом он принялся смотреть вокруг. Наконец, обращаясь ко мне, промолвил:
— Чую, не миновать нам светопреставления. Все эти звонки — никто не ошибается номером, на самом деле синьора Марителла часами разговаривает с этим абонентом… Точно, скоро быть концу света.
Дон Дженнаро вернулся. Серьезное, напряженное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Маруцьо, владельца этого мобильного я завтра же хочу видеть на страницах газет… иди!
Маруцьелло попрощался и вышел. Дон в задумчивости плюхнулся на диван с бледным лицом и блестящими глазами. Было невероятно грустно и трогательно видеть его в таком состоянии. Мерзкий звонок вернул ему привычное злобное выражение. Он резко поднялся и пошел открывать. Это были Катена и какой-то мужчина. Она поцеловала руки хозяина.
— Дон Дженнаро, спасибо, спасибо за все, что вы сделали для меня.
Дон Дженнаро холодно посмотрел на нее.
— Спасибо тебе, ты меня разочаровала.
Он повернулся и ушел, оставив Катену совершенно потрясенной и озадаченной такой реакцией. Наконец-то она увидела, что я сижу рядом.
— Паккьяна, ты все еще жива? — обрадовалась она, обнимая меня. — Это «Волосатая».
Мужчина, сопровождавший ее, погладил меня и посмотрел вокруг потухшими, невыразительными глазами. Спустя несколько минут спустились Марителла и дети, которые радостно приветствовали Катену.
— Наташа, — попросила Катена, — пожалуйста, проводи «Волосатую» в мою комнату.
— Вот и нет, Кате, — возразила девочка, — это больше не твоя комната. Теперь там живет Пеппе «Маппина».
Катена в растерянности посмотрела на синьору Марителлу, которая тут же ответила на ее удивленный взгляд:
— Наташа, доченька, устрой «Волосатую» в комнате для гостей.
Дети взяли чемоданы и, словно паучки, поползли наверх.
— Вот как! Синьора Марителла, а что, собственно, происходит? Что делает в этом доме «Маппина»? Ведь он гнусный тип, полицейская шестерка.
— Замолчи, Катена! Сейчас дела обстоят не так хорошо, как прежде, а потом, я думаю, Дженнаро о чем-то догадывается.
Две «заговорщицы» перешли на шепот, так что я уже не могла расслышать, о чем шла речь. Я решила пойти к себе в комнату и, поднимаясь по лестнице, увидела, как «Маппина» из укрытия шпионил за Марителлой и Катеной.
Я начала лаять, чтобы предупредить их об опасности, да так, что он аж задрожал.
— Чертова собака, — выпалил шпион, — ты перепугала меня!
Он пнул меня ногой и удалился в свою комнату. Я отправилась к Сузумелле и обнаружила ее все с тем же привычным взглядом, устремленным в пустоту.
— Паккьяна, приближается конец семьи Мизерикордия, я предчувствую. Боюсь, что… что все изменилось, семьи каммористов появляются, исчезают, и другие занимают их место, перерезав горло выжившим… женщины, дети, старики… нет больше уважения… я вижу: это — конец. Мне жаль тебя. Сейчас я чувствую себя обязанной снять последний камень с души и хочу рассказать все именно тебе, ты всего лишь животное, но очень отзывчивое, и я уверена, ты все поймешь:
Единственный раз в своей жизни я согрешила, его прозвали «Чахоточный», потому что он был невероятно тощим и бледным; странный, даже слишком странный, студент из Калабрии, он снимал комнату в доме напротив моего бассо. Каждый день юноша проходил мимо и всегда очень любезно здоровался со своим калабрийско-неаполитанским акцентом. Я не обращала на него внимания, но однажды он остановился и сказал мне: «Синьора, я узнал, что пару месяцев назад вы стали вдовой, прежде всего я приношу вам мои искренние соболезнования, а потом я должен сказать, что если вам что-нибудь понадобится, я в вашем распоряжении… Что-нибудь… все, что угодно…»
Он поцеловал мне руки и ушел, при этом одарил меня взглядом, в котором было то, о чем не говорят… В ту ночь я не сомкнула глаз, я металась в холодном поту, я была молода и я была вдовой. Я не собираюсь себя оправдывать, но уже очень долгое время никто со мной не обращался с такой обходительностью… И произошло «то самое». Два месяца спустя я поняла, что беременна, я сказала об этом студенту, и он был счастлив, сразу стал строить планы, собирался представить меня свой семье, хотел жениться на мне и родить еще детей. «Чахоточный, — остудила я его пыл, — у меня уже есть дети, я вдова уважаемого человека, если об этом узнают соседи, семья… они убьют и меня и тебя». Он посмотрел на меня, повернулся… и больше я его никогда не видела. У меня даже не было времени, чтобы разочарованно погрустить, я должна была решить эту проблему. Вот как я поступила: я всем сказала, что должна навестить больную тетку в деревне, оставила детей у своей приятельницы, а сама направилась на крестьянский хутор, что по дороге в Секондильяно. Там жили какие-то дальние родственники моей матери, им я сообщила, что врач предписал мне подышать свежим воздухом, потому что у меня проблемы со здоровьем. Они отвели мне маленькую темную комнатушку, наподобие антресоли, и там я стала испытывать разные народные средства, чтобы вытравить плод: припарки из петрушки, горячие ванны, слабительные и клизмы, в конце концов я дошла до того, что вставила себе вязальный крючок внутрь. Мне было очень плохо, начались сильные кровотечения, чуть было не дошло до заражения крови, но мысль о моих детях, сила воли и инстинкт самосохранения поставили меня на ноги. Крайне печальный опыт, милая Паккьяна! Для головы и тела. И потом, я ведь хотела этого ребенка, потому что он был от «Чахоточного», а я его очень любила. Я призналась тебе во всем еще и потому, что «Сарачена» сказала мне…
Вдруг я почувствовала, как какая-то сила отрывает меня от пола.
— Поганая собачонка, пойдем со мной, я выведу тебя пописать, — это был Пеппе «Маппина», который и оборвал на полуслове загадочную Сузумеллу; он отнес меня в сад к клетке с тигрицей, вынул из кармана мобильный и набрал номер.
— Алло, это Пеппе. Да! «Маппина». Утром вышли на свободу два педика; а сегодня вечером состоится сходка всех боссов, но я не смог выяснить где! И я думаю, в течение дня произойдет убийство… да, я что-то слышал… и как мне быть? Спокойно? Это кому вы говорите «спокойно»? Комиссар! Я здесь рискую своей шкурой, вы хотите, чтобы я спас жизнь какому-то ублюдку, пожертвовав своей собственной? Ладно! Сделаю, что смогу.
Он закончил разговор и ушел. Я пописала, покакала и направилась домой. Прошла через гостиную и увидела, как Дон Дженнаро разговаривает с «Маппина». Я устроилась у их ног.
— Дон Дженнаро, почему вы не хотите сегодня взять меня с собой?
— Нет! Это слишком важное дело, там будут все боссы, и ты не можешь пойти, но после мы должны собрать всех салаг, потому что нужно будет кое-что решить.
— А где вы встречаетесь?
Дон Дженнаро посмотрел на него с подозрением и сказал: