Небелия
Шрифт:
Стависски притормозил и аккуратно объехал злополучный овраг, который теперь уже значился в памяти навигационной карты. Честно говоря, он немного подустал вести вездеход в сильном физическом и эмоциональном напряжении. Туман, туман. Всюду этот клятый непролазный туман. На ведущем экране вездехода границы видимости расширялись в сером цвете, но в лобовом окне плотная белизна давила непомерной массой. Хотелось выйти и расшвырять её руками, разорвать эти плотные оковы сознания. В таком тумане начинает казаться, что ничего вокруг не существует, кроме тебя самого. А картинка на экране не имеет ничего общего с действительностью. И на самом деле около тебя не туман, а само первозданное Ничто. И даже не первозданное, а Ничто, существовавшее до Создания, до всего этого Бытия, до Света, до Тьмы. А ты, непонятно как очутившийся в этом первичном бульоне творения, скоро исчезнешь,
Остановившись недалеко от берега, Стависски на минуту прикрыл глаза, чтобы те немного передохнули от двухчасового непрерывного бдения. Сердце Стависски бешено колотилось, разгоняя тревожную пульсацию по всему организму так, что космонавигатора потряхивало с равной периодичностью. Если он облажается - возвращаться на корабль страшно и стыдно, а если нет... Впрочем, Стависски ни малейшего представления не имел о том, что должно случиться. Но вот от этого-то и перехватывало дыхание. Мозг от панического страха пытался сжаться в маленький комочек и спрятаться где-нибудь в тёмном уголке черепной коробки. Чтобы не сходить с ума понапрасну, Стависски сделал глубокий вдох и вышел из вездехода, включив в шлеме режим ночного видения. На электронной карте, закреплённой на левом предплечье скафандра, стояла отметка, где пропал Робинсон. Прогуляться предстояло примерно метров восемьсот. Стависски был почти наверняка уверен, что идти именно на то место совсем не обязательно, но на всякий случай решил максимально исключить любую, даже малейшую, вероятность фиаско.
Добравшись до точки, Стависски осторожно осмотрелся. Как и следовало ожидать, ничего вокруг не вызывало подозрения. И, если отбросить страх перед неведомым, никакого предчувствия беды Стависски не ощущал. Как и в тот раз. Излишне медленно космонавигатор снял шлем. Без прибора ночного видения туман вновь обступил Стависски белесой непроницаемой пеленой. Голова мгновенно намокла. Не делая суетливых движений, Стависски стянул с себя лёгкий скафандр и комбинезон. Чувствуя себя немного глупо, он, секунду повременив, избавился и от плавок. "Ну, словно на нудистском пляже", - фыркнул Стависски про себя. Зато стыдливость, непонятно перед кем, вытеснила страх. Босыми ступнями Стависски по скользкой промозглой земле тихонько двинулся к воде. "Да какого чёрта!" - Махнул он на всё рукой и бросился сломя голову в мелкое озеро.
***
Стависски твёрдо знал, что не потерял сознание в привычном смысле. Скорее, он его растерял. Ни на миг не отрываясь от своего "я", Стависски растворился, распылился, разорвался, разлетелся, разнёсся, растёкся, нет, невозможно описать то состояние, в котором он очутился. Как невозможно описать ощущения, испытываемые иногда во сне, когда ты становишься одновременно крошечным, как атом, и колоссальным, как целая планета. А примерно это и случилось со Стависски, когда он с головой окунулся в воды озера. Привычные органы чувств отказали, так как у Стависски их больше не было. Он ощущал теперь окружающее как бы напрямую, как бы сразу оголёнными нервами, хотя и нервов у него также больше не было. Да и всё окружающее теперь тоже являлось Стависски. Не столько Стависски, как и не только Стависски. Но какое-то время Стависски не мог понять, почувствовать всего этого. Если бы сохранилась голова, она бы кружилась. Но и без неё всё, в том числе и Стависски, вертелось в хаотичном броуновском движении. Его как будто тошнило, но тошнить было нечем и некому. Он стал всем и одновременно никем. Его бы сейчас нещадно трясло, если бы было кому и чем трястись. Вечность или мгновение это длилось? А что мы вообще знаем о вечности или мгновении? Есть ли между ними разница? Теперь Стависски её не ощущал. А ощущал Стависски, что он - это он, но уже не один он, а он во множественном числе. И в этом "он" много кого-то ещё, таких же, как он, таких же множественных "он". И всё же он был только он. Сверх`он, супер`он, над`он, гипер`он, но он. И Стависски стал теперь чувствовать и думать как они, как множественный "он". И это были его и не его чувства. Невообразимое количество разных чувств, воспринимаемых, как свои. Невообразимое количество разных сущностей, воспринимаемых, как своя. Стависски был во всех точках планеты и одновременно нигде. Он видел всё и всех и одновременно не видел ничего и никого. Ни за что и никогда человеческий мозг не смог бы выдержать подобное в себе. Его триллионов нервных клеток не хватило бы вместить такое. И Стависски нашёл Робинсона. В себе. А Стависски нашёлся в Робинсоне. И они были одним целым. И ещё миллиарды миллиардов существ были ими. И были они одним "он". И не нужно было Стависски больше ничего понимать. Всё стало само собой разумеющимся. И не нужно было ничего объяснять. Кому? Себе? Ему? Кому ему? Кому себе? Истина. Всепоглощающая. Всеобъемлющая. Истинная.
***
Робинсон и Стависски, мокрые, нагие и разбитые, выбрались из озера и рухнули на траву у берега, едва различая друг друга в вечном тумане. Рядом лежал скафандр Стависски.
– Господи, Стен! Что это было?
– Я у тебя хотел спросить. Ты же там дольше находился.
Сет перевернулся на спину:
– Сколько меня не было?
– Недели две.
Робинсон немного помолчал.
– Невероятно. Стен, где мы были?
Стависски задумался:
– В каком-то кошмарном сне. Хотя, нет, не в кошмарном. Но я не могу вспомнить детали. Ты помнишь?
– Смутно, но ты ведь чувствовал всё то же, что и я. Это я помню. Мы были одним целым. Целым с чем-то... С кем-то. Боже, это же были чьи-то души. Неужели, мы побывали в чистилище?
Стависски поморщился:
– Прошу, без этой своей религиозной чепухи. Мне кажется, это существо, эти существа - какая-то необычная форма жизни. Сет, этот туман живой, и мы только что были его частью! Чёрт, не помню почти ничего из своих ощущений. А ведь уверен, что я всё-всё понимал, когда был в тумане...
Робинсон слегка надулся на Стависски:
– А я верю, что мы прикоснулись к Богу.
– Ладно, ладно, не буду спорить. Мы же ничего не знаем наверняка. Уже. Я... я не могу поверить...
Стависски спрятал лицо в ладони:
– Опять! Я опять ничего не понимаю! Это издевательство, Сет! Космос издевается над нами.
– Нет, Стен, нет! Может, мы, люди, ещё просто не готовы к познанию того, что выходит за рамки нашей повседневности. Но ведь мы движемся вперёд. Когда-нибудь мы всё поймём. Мы ведь там, в тумане, всё понимали. Но забыли.
Стависски, глубоко подышав, сказал:
– Про души. Мы же ведь там находились целиком. Я имею ввиду, не только наши сознания или души, как ты говоришь, но и наши тела были растворены в этом тумане. Я это точно знаю потому, что твоего тела при поисках не нашли. А, так как в тумане, кроме воды, ничего не обнаружено, значит, это существование на каком-то субатомном уровне, в невообразимой глубине, куда наука ещё не проникла. Поэтому туман и не поддаётся никакому логическому объяснению...
Робинсон покачал головой:
– Господи, а ведь это величайшее открытие! Никто и никогда не был там, откуда мы с тобой только что вернулись. Невероятно! Это самое невообразимое, что случалось со мной когда-либо.
У Сета навернулись слёзы на глаза:
– Мы прикоснулись к благодати... И нас изгнали.
– Погоди, погоди! С чего ты решил, что нас изгнали?
– А почему тогда мы вернулись? Мы же не сами этого захотели, это точно.
Стависски задумался. Похоже, Робинсон прав. Но узнать правду теперь уже невозможно. Как и то, почему только из озера и только без одежды они попали внутрь тумана.
– Сет, а ты бы не хотел туда вернуться?
Робинсон вздрогнул:
– Не знаю... Мне страшно. И я не уверен, что нас пустят обратно... И пока не хочу даже пробовать. Боже, Стен!
Они замолчали, переваривая произошедшее. Состояние их с натяжкой можно было назвать нормальным. Слабость, головокружение, "вата" в голове, внутренний тремор и полная дезориентация. Не один день потребуется им для осмысления этого события. Да что там - не один год.
Стависски с трудом поднялся:
– Я уже продрог. Пошли к вездеходу, в нём есть запасные скафандры.