Небесная канцелярия
Шрифт:
Сложно быть человеком. Куда проще – идеальным ангелом, средоточием света, вершителем справедливости. Но, ослеплённые собственным светом, они не замечают того, что людям нужно на самом деле. Им приходится погружаться в человеческие страсти, в боль, в радость, в смерть. В любовь. Каждый из них несёт на себе свои шрамы. Каждый стремится по-настоящему понять нас, людей. И даже если есть вещи, недоступные их пониманию, они всё равно верят в нас и любят нас. Это их профессиональные обязанности, и невозможно представить, как бывает сложно их исполнять. Вера – это наша ответственность. Вот только мы привыкли скидывать ответственность друг на друга, а потом ещё и на небесные силы. Они не всемогущие,
Я собрала бумаги с асфальта.
– Всё, Аврелий. На сегодня с меня достаточно.
Руки дрожали, и я выронила один лист. Ангел поднял его и подал мне, случайно коснувшись моих пальцев. Действительно случайно, но и этого хватило, чтобы снова разбушевались эмоции.
– Тина, прости. Меня совсем не туда понесло.
– Ты тоже прости. Ляпнула, не подумав. Я и вправду ни черта не разбираюсь в вашей работе. Я не справляюсь с этим всем, просто не справляюсь…
Я приложила руку ко лбу. Листы снова рассыпались, но мы не обратили на это внимания.
– Тина, ты замечательная.
– Нет, ничего подобного, я не такая, я не…
И тут Аврелий поцеловал меня. Честное слово, сегодня для полного набора не хватало только этого.
Поцелуй ангела не походил ни на что, это глоток чистой родниковой воды, это луч света сквозь затянутое тучами небо, это… Я вздохнула, на миг перевела дух и снова окунулась в поцелуй, словно в омут, на дне которого сверкает чешуя древних рыб без названия, на дне которого залежи космической пыли с первого дня творения. Омут, глубокий, как бездна ада, как безымянные провалы меж звёздами, как глаза Аврелия, когда он слегка отстранился и посмотрел на меня.
Сердце бешено колотилось. Мимо нас проносились призраки машин, фары слепили даже через слои реальности, подстреленный месяц висел над дорогой, зацепившись одним рогом за небо. Пахло надвигающимся дождём.
– Тина, всё хорошо?
Нет. Нет, чёрт бы тебя побрал, ничего не хорошо, и хорошо уже не будет! Если бы я могла отмотать время на несколько минут назад, если бы могла что-то изменить… то ничего бы менять не стала. Сейчас мне хотя бы есть что вспомнить.
– Да.
Тишина. Тишина апрельских сумерек. Времени, когда возможно всё.
Для меня это было слишком. Я взглянула в глаза ангела ещё раз и сделала шаг назад, в темноту, сквозь отбойник на обочине дороги. Ощущала себя вывернутой наизнанку, словно за этот день меня раздробили на атомы и рассмотрели под микроскопом. Мне срочно требовалось собрать себя заново.
Сделав ещё шаг вслепую, я почувствовала, как легко, но ощутимо преодолела границу очередного мира. Я видела ангела, а он меня уже нет.
В этот мир ему не было хода.
Я шла, под ногами шелестела прошлогодняя трава, высокие стебли щекотали ладони. Летела в тумане воронья тень. Болото просыпалось от зимнего сна: туман и хмарь, да серые силуэты вокруг. Деревья – чёрными росчерками пера. Первая зелёная травка на кочках потеряла привычную яркость в звёздном свете.
Есть в мире те, кто древнее людей, древнее ангелов, древнее самой любви. Даже если всё исчезнет, земля останется.
Я чувствовала, что нужно найти опору. Все эти дни раздёргали меня, слишком много поднялось из глубин души и памяти. Слишком много боли, несбывшегося, забытого – и всё это, умноженное на не одну прожитую жизнь. Страшная усталость навалилась на меня, хотелось упасть, уснуть и проснуться через тысячу лет, свежей и обновлённой.
Этот мир – на границе городских огней и тёмного
– Дедушка-дедушка, скажи, как мне быть?
У него глаза цвета болотной мглы и шумное дыхание, способное сдуть с лица земли город, но не потревожить бабочку.
«Иди, внученька, возьму на руки…»
Болото укутало меня мхом, напоило водой из подземных источников. Рёлки – островки редколесья – пригласили немного отдохнуть. Отсюда я не видела даже огней города. Легла в прошлогоднюю листву и грязь, и пусть просыпающиеся от зимнего сна пауки плетут сети из моих волос. Надо мной возвышалось небо, звёздный шатёр – избитое сравнение, но до тех пор, пока не увидишь воочию. В городе никогда не бывает такой россыпи серых бриллиантов, муки, просеянной проворной стряпухой в космосе. Я протянула руку в это небо, и оно начало падать мне навстречу. Или это я летела в перевёрнутую глубину?
– Дедушка-дедушка, что делать мне со своей любовью?
А имело ли это сейчас значение? Так ли это было важно, как мы привыкли думать? Здесь, на глубине неба, на дне болота, в земле и грязи, в шелесте паучьих лапок, всё виделось яснее ясного. Всё встало на свои места, как будто и не могло быть иначе. Я понимала, что когда встану, отряхну паутину и труху с ладоней, расчешу спутанные волосы, выйду снова в молодые, знакомые мне миры, ощущение «я всё знаю» исчезнет. Оно и сейчас-то существует где-то на окраине сознания, дыхание интуиции, не облекаемое в слова. Несколько шагов в мир людей – и всё. Останется только воспоминание-ощущение. Но и этого оказалось достаточно. И вот эта дикая уверенность придала мне сил. Я села. К глазам подступили слёзы: все невыплаканные за эти годы, столетия, чёрт знает, сколько их.
– Дедушка-дедушка, помоги, родной…
Суровая шершавая ладонь огладила мои волосы. Я крепко зажмурилась, и слёзы вместе со вздохом, со всхлипом, с криком наконец-то прорвались. Я плакала из-за всего: из-за стольких лет молчания, с того самого дня, как ушла в свою первую жизнь, из-за слишком рано расцепленных рук, из-за не сказанных вовремя слов, из-за всей боли, что мне приходилось переносить. Я была творцом реальности, я должна быть сильной, я должна давать людям счастье, надежду, радость, я должна всегда улыбаться, я должна, я должна, я должна… Из-за каждого упущенного взгляда при случайной встрече, из-за безупречного профессионализма и этики, из-за того дня, когда меня буквально спас Лео, хорошенько напоив ромом в Кафе остановившихся часов. Из-за того, что мне всегда, всегда приходилось разрываться между мирами, между обязанностями, из-за памяти, которая то становилась чересчур хорошей, то, напротив, исчезала полностью, оставляя лишь странное послевкусие и тоску, которую не объяснишь никому. Её и себе-то не объяснить.
Я вскинула голову и завыла бродячим псом, голодным койотом. Я плакала, я рыдала, я проклинала и ненавидела все миры, которые знала, которые нас учили любить. Если бы я могла, то, наверное, разлетелась бы на миллионы частиц, на серые звёзды, которые смешались бы с теми, что мерцали на небосводе. Но дед-болото крепко держал меня в ладонях, не давая рассыпаться.
Слёзы закончились, и я просто сидела на земле и сухими глазами смотрела в болотную хмарь. Сначала подумалось: сколько я уже сегодня брожу по мирам, сколько времени пройдёт, когда я вернусь домой?.. Потом захотелось курить, но последнюю сигарету я отдала ангелу. Вот и ангел вспомнился. И я снова заплакала. Тихо и горько, потому что об этом не имело смысла плакать во весь голос, не имело смысла кидаться проклятиями и обвинениями в пустоту, здесь никакая пустота не поможет.