Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Вскоре мы нагнали несколько повозок с запряженными в них волами, присланных Александром, с тем чтобы забрать наших убитых и раненых. Над ранеными были устроены навесы от солнца, а рядом с ними ехал на своем ослике водонос. Александр всегда заботился о своих людях.
Погонщики рассказали, что в поле собралось пятьдесят тысяч маллов. Александр как-то сдерживал их одною своей конницей, пока не подошли лучники и пешие воины; тогда враг бежал к укрепленному городу, который непременно предстанет нашим глазам за пальмовой рощицей… Царь окружил его и отдал приказ располагаться на отдых, готовясь к ночи.
Еще до заката мы пришли к круглому, землистого цвета городу маллов, с зубчатыми стенами и приземистой башней внутренней цитадели. Вокруг раскатывали повозки с разобранными шатрами, сновали рабы, повара распаковывали свои кули да котлы, копали ямы для очагов и доставали решетки, стремясь побыстрее накормить людей добрым ужином после легкого дневного рациона. Александр трапезничал с высшими военачальниками – Пердиккой, Певкестом и Леоннатом, – планируя завтрашнюю атаку.
– Нет нужды поднимать людей до рассвета. У пехоты был сегодня долгий марш; у конницы – сражение… Хороший сон и хороший завтрак приведут их в норму, а уж тогда – за дело!
Ночью, когда Александр готовился ко сну, я взглянул на его роскошные доспехи, отполированные оруженосцами до блеска. На его новый панцирь… Царь заказал его уже в Индии, из-за несусветной жары, – он был намного легче старого, с нашитыми на индскую ткань пластинками. Как если бы прежде царь недостаточно выделялся из общей толпы воинов, новый панцирь был ярко-алым, с золотым львом на груди.
– Аль-Скандер, – сказал я, – если завтра ты наденешь старый панцирь, я смогу выскоблить этот. После битвы он, право, нуждается в хорошей чистке.
Царь обернулся ко мне, приподняв брови и широко улыбаясь.
– Ах ты, персидский лис! Думаешь, я не знаю, о чем ты? Ну нет… Людям надо показать, слов для них мало… – Александр мог сказать это и ранее, но теперь в его голосе проскользнула нотка досады. Потом он положил ладонь на мое плечо. – Не пытайся удержать меня, даже из любви. Я скорее предпочту смерть… Ну же, перестань хмуриться; ты что же, не хочешь видеть издалека, где я и что делаю?
Он прекрасно спал, как и всякий раз перед битвой. Помню, он говорил, что оставляет все на усмотрение бога.
Утром нового дня, после восхода, они сомкнули кольцо вокруг города; поближе подъехали повозки с лестницами, таранами и катапультами, а также с инструментами для земляных работ. Какое-то время все мы следили за тем, как Александр разъезжает вдоль колонны: и верно, даже на таком расстоянии царя можно было узнать по алому панцирю да серебряному шлему.
Потом царь сошел с коня и пропал в общей массе воинов, столпившихся у стены. Вскоре они растворились в ней – верно, пробуя ворота на прочность.
Войско подтягивалось поближе, разбирая и унося лестницы. Вершины стен, только что забитые маллами, вдруг опустели.
Чтобы видеть лучше, я направился к городу совершенно один: в лагере мало кто оставался, кроме рабов; все те, кто следовал за войском, ушли с Гефестионом. Нет, защитники не собирались сдаваться. Маллы бежали к своей внутренней цитадели и укрылись в ее стенах. Спрятанные за низкими лачугами города, македонцы осаждали их снизу.
Я увидел, как на темном фоне стены появилась светлая полоска – лестница, быстро нашедшая должный упор и застывшая у крепости. Затем на ней я заметил яркое алое пятнышко, резво взбиравшееся ввысь и вскоре достигшее зубцов стены; там оно раскачивалось, дергаясь и мечась в сражении, и затем выпрямилось, застыв в одиночестве на самом верху.
Александр рубил врага мечом; один малл пал, другого царь столкнул вниз ударом щита. По лестнице поднялись еще трое, спеша встать рядом с Александром и сражаться вместе с ним. Маллы отшатнулись. Лестница была забита карабкавшимися македонцами: да, Александр вновь подал им пример. Но внезапно, подобно обломкам скал во время камнепада, все они рухнули вниз и пропали из виду: лестница попросту не выдержала веса воинов.
Я подъехал ближе, едва соображая, что делаю. Четверо, кажется, стояли на стене целую вечность, осыпаемые стрелами и копьями защитников. Потом Александр пропал, спрыгнув вниз, на ту сторону.
На один короткий миг остальные трое застыли в оцепенении (подозреваю, они не верили собственным глазам), после чего последовали за ним.
Не ведаю, сколько времени прошло, прежде чем македонцы вновь штурмовали стену; возможно, ровно столько, сколько потребно для того, чтобы очистить и съесть яблоко – или умереть десять раз. Они рванули вверх: на плечах друг у друга, по лестницам, становясь на пики… Они перевалили через стену и пропали, я же повторял себе, что не должен ожидать, будто сразу увижу Александра.
С той стороны на стену поднялось несколько человек, несших что-то алое. Очень медленно они уложили драгоценный груз на носилки и скрылись из виду. Я не заметил, чтобы алое пятнышко хотя бы шевельнулось.
Изо всех сил я хлестнул коня и галопом помчался к городу.
Нижний город был пуст: здесь не лежали мертвецы и вообще все казалось мирным; на плоских крышах зрели тыквы… Со стороны цитадели доносились крики победителей и стоны умирающих, но все это почти не тревожило мой слух.
У двери лачуги, на улице неподалеку от осаждаемых стен, стояли трое юных телохранителей, заглядывавших внутрь. Я протиснулся меж ними и вошел.
Щит, на котором принесли Александра, лежал в лужице крови на земляном полу. Царя уложили на грязную крестьянскую кровать – и над ним застыли Певкест и Леоннат. В дальнем углу сгрудились другие телохранители. По хижине носились цыплята…
Лицо белее мела, но глаза открыты. В левом боку, где яркая алая ткань заметно потемнела, торчит длинная толстая стрела.
Она двигалась и замирала, и снова двигалась в такт дыханию.
Губы Александра были раздвинуты, пропуская внутрь, вопреки боли, ровно столько воздуха, сколько требовалось для жизни. Дыхание тихонько свистело – но не в горле, а в ужасной ране. Стрела угодила в легкое.