Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Рено Мэри

Во время индских походов у Александра редко выдавалось время побыть вместе с Роксаной, даже если бы царю того хотелось. Полагаю, Оксиарт придерживался того мнения, что, коли есть желание, время найдется. Теперь Александр объявил, что вполне здоров, и даже совершал конные прогулки («Просто немного покалывает в боку, надо только чуточку смягчить рану мазью»), а потому не мог объяснять немощью отсутствие интереса к гарему. Вот уже несколько недель, если говорить правду, царь чувствовал себя до такой степени неплохо, что мог бы заняться любовью с кем-нибудь, кто был бы осторожен и мягок. В общем, визит Оксиарта так и завершился ничем, не считая короткого путешествия по реке, чтобы взглянуть на крокодилов. Не ведаю, что именно там говорилось, хоть я и был на галере: главное – вовремя уйти, чтобы не встревать в споры родственников.

Расставаясь, Александр подарил тестю сатрапию. Она лежала у предгорий Паропамиса – далеко на востоке, на самом краю Бактрии, и к тому же вдали от царских городов Персии. Оксиарт должен был разделить правление с македонским военачальником, которому, как я подозреваю, отправили просьбу занять чем-нибудь согдианца и не выпускать за пределы сатрапии.

С пришествием весны Александр был готов двинуться на запад, к океану, но на пути его лежала страна жрецов-правителей, уже вступивших в тяжелую, кровопролитную войну с ним. Все народы, свободно признававшие власть царя, Александр привечал как близких друзей – но ежели впоследствии, стоило ему отойти подальше, они восставали, то легкого прощения ожидать не приходилось. Он не терпел вероломства.

Поначалу Александр был вынужден переложить ведение длительных осад на плечи своих полководцев, но бездействие пожирало его подобно болезни; что и говорить, царь бывал груб даже со мною. Долго так продолжаться не могло. Он вновь и вновь бросался в битву, возвращаясь измотанным настолько, что буквально падал на кровать; всякий раз, когда ему приходилось действовать левой рукой, закрываясь щитом или натягивая поводья, это беспокоило затянувшуюся рану. Лекарь дал мне немного масла, смешанного с соком трав, дабы я каждый вечер смазывал ее. Лишь так мои руки могли доставить царю удовольствие, ибо Александр слишком уставал для чего-то большего.

Оставляя очередной город, царь снова разделил армию надвое: Кратер должен был покинуть нас и вернуться в Персию через Хибер, по дороге следя за спокойствием Бактрии. С собою он взял старых и покалеченных воинов, слонов и гарем. Не имею понятия, как встретила эту весть Роксана; вероятно, она почувствовала себя гораздо лучше, узнав, куда отправляется сам Александр. Нельзя сказать, чтобы за прошедшую зиму Александр совсем забыл о гареме, но, так или иначе, признаков скорого появления на свет нового великого царя пока не было видно.

Не так давно я и сам был бы отправлен с ними одним мановением руки. Теперь Александру это просто не пришло в голову. И даже будь я способен предвидеть то, что ждало нас впереди, я не избрал бы себе иного пути.

Лето настало прежде, чем пограничные области сдались Александру, его волей были основаны новые города и порты, а сами мы двинулись к океану.

Царь не стал грузить на корабли всю армию (он всего лишь намеревался узреть чудо Внешнего океана), но и тогда нас можно было назвать флотом. Александр успел отдохнуть от сражений, обустроить речной порт и был теперь исполнен нетерпеливого рвения.

Пред устьем Инда даже Окс – всего лишь речушка. Оно само по себе казалось нам морем, пока мы не вдохнули первый ветер. Могучее дыхание океана едва не опрокинуло наши корабли; мы еле успели пристать к берегу, прежде чем кто-нибудь утонул бы. Мне же подумалось, что океан, так или иначе, мог встретить Александра чуточку радушнее.

Корабельные плотники потрудились на славу, заделывая пробоины, и мы двинулись дальше с навигаторами-индами. Не успели они заверить нас, что океан совсем рядом, как ветер подул снова; мы бросились к берегу и укрепили суда. И вода вдруг ушла.

Она уходила и уходила. Корабли остались лежать высоко на берегу в грязных лужах, причем некоторые накренились на песчаных откосах. Никто не знал, что и подумать; это казалось нам самым ужасным знамением из всех, какие только бывают. Всю свою жизнь проведя в борьбе со стихиями вод, наши мореходы и гребцы со Срединного моря не видели ничего подобного. Они страшились штормов, но шторм был лишь сильным ветром, тогда как это…

Бывшие с нами египтяне заявили, что если это то же, что бывает с Нилом, тогда мы можем остаться здесь на полгода, подтаскивая суда к ушедшей воде. Никто не мог добиться толкового ответа от говоривших на местном наречии индов; они показывали знаками, что вода вернется, но мы не были в состоянии понять, когда именно. И разбили лагерь, приготовившись к долгому ожиданию.

Вода вернулась с наступлением темноты. Волна за волной, она плескалась все ближе и ближе, поднимая севшие на мель корабли, сталкивая их бортами. Мы приготовились убрать лагерь с их дороги, не имея ни малейшего представления, далеко ли придется бежать. Вода же остановилась в том самом месте, где мы увидели ее вначале, но на следующее утро отступила снова. И как мы узнали, найдя наконец толмача, способного понять россказни индов, океан поступает так дважды в день.

Что бы ни говорили в Александрии, клянусь, это не базарная сплетня. Всего только в прошлом году один финикиец, заплывавший за Столбы [100] в Иберию [101] , поведал мне, что там происходит то же самое.

100

Геракловы (Геркулесовы) столбы – по легенде, это Абила, вершина Атласских гор в Марокко, и возвышавшаяся напротив нее гора Кальпе в Испании. Геракл разорвал горный хребет, соединив таким образом Средиземное море и Атлантический океан.

101

Иберия – античное название Испании.

Плотники снова занялись латанием кораблей, и вскоре нашим жадным взорам предстал наконец раскинувшийся во всем своем величии океан. На краю земли Александр принес жертвы богам-покровителям, и мы вышли в море.

Легкий ветер подгонял нас, а небо слепило глаза голубизною. Синевато-серая океанская вода казалась гораздо темнее морской, с невысокими волнами, бросавшими в нас клочья хрустальной пены. На своем пути мы миновали два острова, и тогда уже ничто не стояло меж нами и самым концом мира.

Вдосталь наглядевшись на океанский простор, Александр принес в жертву Посейдону двух быков. На мой желудок океан подействовал весьма странно: при запахе крови мне пришлось броситься к борту. И там я узрел серебристую рыбку, тонкую, всего с ладонь длиной: она поднялась из воды и полетела, скользя по воздуху. Не опускаясь к воде, она одолела, должно быть, расстояние броска копьем, а затем вновь скрылась в волнах. Никто не видел ее, кроме меня, и никто не поверил мне, кроме Александра. Впрочем, даже он воспротивился тому, чтобы внести виденное мною знамение в описание нашего плавания. Клянусь Митрой, мой рассказ – чистая правда.