Небесные тихоходы
Шрифт:
Он не читал ни проповедей, ни лекций. Просто неожиданно голос его начинал звучать в тебе самом. Это могло случиться где угодно. Его прикосновение ощущали порою люди, никогда не видевшие и не встречавшие Махараджи.
К тому же он умел находиться в нескольких местах одновременно. Один его ученик как-то заметил, что Махараджи выходит разом из шести комнат!
Ты впервые видел его, а он подробно рассказывал твою личную историю, он знал твои мысли и чувства и этим здорово всех обескураживал.
Рам Дас (что значит Слуга Рамы, такое имя дал ему Махараджи) добыл около двух тысяч свидетельств, историй, анекдотов, афоризмов. Высокопоставленные чиновники в своих кабинетах и подметальщики на улицах, простые женщины из горных гималайских деревень, которые, рассказывая, грели руки над угольной жаровней, индуистские священнослужители, профессора, полицейские, крестьяне, промышленники, дети и их матери, помешивающие пищу в своих бурлящих горшках над огнем под звездами, — каждый, кто видел хоть раз Махараджи, сохранил о нем драгоценное воспоминание.
И там много фотографий Махараджи: красивый, толстоватый старикан, обритый налысо, сидит на высоком деревянном тукете, босой, в одеяле, и крупным планом, например, его стопа или благословляющая ладонь. Особенно я почему-то обычно любуюсь ушами Махараджи.
Вы скажете: ну, при чем тут уши? А в таком человеке все прекрасно.
Говорят, иногда его тело было настолько лучезарным, что у людей просто-напросто захватывало дух. Его тело с необычайно длинными руками могло менять свою форму и размер, становясь то крошечным, то огромным. Его пальцы были очень гибкими и наполненными силой. Он казался беспредельно текучим, плоть его светилась и обладала необычайной мягкостью подобно телу ребенка.
Индия — страна риши — мудрецов и святых существ, большинство семей здесь имеют собственного Учителя, гуру. Он им, во-первых, как дедушка родной, потом — мирской и духовный наставник, а в-третьих, они считают его отражением или проявлением Бога.
Никто так и не понял, кем был Махараджи — богом или волшебником. Махараджи — значит Великий Царь, но это обращение настолько распространено, что зачастую подобным образом окликают уличного торговца чаем…
Он был все время в пути, странствовал от деревни к деревне, его видели то в горах, то в долине, в храмах, простых домах или пещерах в джунглях. Он мог безо всякого предупреждения подняться в полночь и уйти в неизвестном направлении. Или, закутавшись в клетчатое одеяло, торжественно сесть на поезд, вроде бы направляясь в какой-то город. И вдруг сойти на первой попавшейся станции, иной раз не дождавшись остановки поезда. Так что его ученики никак не могли его догнать или встретить.
Тогда он становился всем и был везде.
Он был ужасно веселый, все время шутил, смеялся.
— Они пытаются одурачить меня! — Он страшно удивлялся. — Они разве не знают, что это я дурачу весь мир?
Он был не против религиозных ритуалов и церемоний, но никому не позволял на этом сосредотачиваться.
— Все ваши действия — это молитва, — он говорил. — Все деревья готовы исполнить ваши желания. Вся вода — это Ганга. И вся земля — это святая земля Варанаси…
В нем была любовь, которую невозможно описать никакими словами. Одна сплошная любовь, вот и вся религия.
— Любовь, — говорил он, — обладает большей мощью, чем электричество.
И добавлял:
— Смотрите, не выбрасывайте никого из своего сердца. Это самое худшее наказание. Еще его никто не заслужил.
Так вот, Махараджи очень любил поэму «Рамаяна», особенно главу, в которой повествуется о подвигах Ханумана — мудрого обаятельного существа в облике обезьяны, чья преданность Раме до такой степени приблизила его к Богу, что Ханумана звали «дыхание самого Рамы».
Говорят, у Махараджи с этим Хануманом была странная, таинственная связь. Храмы, которые открывал Махараджи, он посвящал Хануману. И время от времени рассказывал историю, в которой, все подозревали, речь идет о самом Махараджи.
В одной деревеньке был храм Ханумана. Туда местные жители приносили сладости, доверяя старому жрецу предложить их подношения Хануману. Тот входил в комнату, где стояла статуя, задергивал за собой занавеску, произносил магические мантры и протягивал угощение мурти. Потом немного сладостей откладывал в блюдечко, чтобы угостить местных ребятишек, а остальное возвращал преданным как благословение Ханумана.
Однажды старику пришлось отлучиться, и прихожан с их сладостями встретил юноша, который присматривал за храмом. Он предложил Хануману гостинцы. Тот ни гугу. Молодой человек расстроился, рассердился, схватил палку и стал колотить священную статую, требуя принять подношение. Вдруг — раз! — и блюдо опустело.
Могу себе представить, как, радостный, он вылетел из-под занавески и сообщил, что Хануман принял их дары до последней крошки. Конечно, те решили, что он сам все съел, и задали ему хорошую трепку.
Великолепен финал этой истории.
— Всю жизнь я мечтал, чтобы Хануман принял мои подношения! Но так и не дождался, — воскликнул священник, когда вернулся. — А этот парень так чист, что Хануман уважил его!
Вторая история произошла в храме Ханумана в Каинчи, недалеко от Алморы. Во время освящения мурти Махараджи сказал:
— Давайте получим благословение Ханумана. Принесите ведро молока, мы его угостим. Только вы отвернитесь и закройте глаза.
Все послушались. А один человек подумал: «Всегда хотел увидеть, как кормят мурти. Открою глаза и посмотрю».
— Откроешь глаза — ослепнешь, — громко сказал Махараджи.
И тут они почувствовали, что атмосфера в комнате изменилась. Даже сквозь зажмуренные глаза пробивался яркий свет, и послышался звук, будто кто-то пьет. Потом все увидели опустевшее ведро и лужицу молока на полу, а несколько капель молока стекало с губ Ханумана. Махараджи велел им собрать с пола оставшееся молоко и раздать его преданным — как благословение.
…В общем, когда мой Лёня деловито зашел к нам с Гошей сфотографировать даблоида на фоне мурти богини, он увидел, что палочки благовоний догорают, я сижу с блаженной улыбкой в религиозном трансе, а Хем Чандра Гоши собирает с грязного пола белые сладкие плитки и сует их мне в рот.
— Что тут происходит?! — строго сказал Лёня. — Ну-ка, Гоша, не надо совать ей в рот ничего!!!
И теперь всегда, стоит мне призвать мою семью к чистоте и гигиене, Лёня вспоминает об этом вопиющем эпизоде: