Небесные тихоходы
Шрифт:
— Снимай, — кричит, — меня скорее! Дубль первый: снежный ангел-два стремится к увенчанным снежными шапками Гималаям искать освобождения от иллюзий. На фоне Нанда Дэви получится «планчик» неплохой!..
Одним словом, понятно, когда мы остановились. Мы остановились, когда погасли последние лучи солнца и наступила кромешная темнота. Только снежные пики светились среди звезд. Но нам было вообще-то совсем в другую сторону.
В лунном свете деревья отбрасывали черные тени на траву и затихшие кусты. После великой суматохи и щебетанья птицы наконец расселись на ночь среди темной листвы. Дорога шла лесом. Нам и днем по ней было идти страшновато, все чудились какие-то звери за деревьями. Огромная цикада сидела неподвижно на стволе, мы долго думали, кто это такая, и только когда она «запела» — догадались, уж больно у нее диковинный и крылатый вид.
Теперь нам предстояла дорога длиною в ночь. Мы с Лёней оробели, примолкли, идем, а сами озираемся испуганно. Цикады громче взялись, дружней! Из леса уханье доносится, рычанье, ворчанье — ну, как всегда… Откуда ни возьмись, харчевня, огонь в глиняной печке на обочине дороги. Опять обжигающий чай в железных стаканчиках. Ночные люди пьют чай с молоком, тихо разговаривают, глядя на горы, на звезды, сохраняя безмолвие в разговоре.
Я даже хотела проситься пустить нас переночевать в ту харчевню — в углу на топчанчике. Но, к счастью, из-за поворота вынырнул маленький разболтанный джип. Желтые фары медленно прорезали тьму, мы помахали, он остановился. Единственная за весь вечер машина, которая ехала в город, битком набитая молчаливыми индусами.
В полном молчании уже в непроглядной тьме минут за сорок нас добросили до Алморы.
В гостинице, почти засыпая, я спрашиваю у Лёни:
— А что, действительно у того типа была фальшивая купюра?
— Не фальшивая, а отмененная, — отвечает Лёня. — Это старые деньги. Он старую тысячу сохранил после денежной реформы. Она другого цвета и другого формата. Если бы я был американец или немец, я бы купился. А я-то русский, я сразу смекнул, что это просто дореформенные деньги. Не на того напал, усатый! Хотел у меня тыщу рупий старых разменять и зажить, как падишах.
— Зачем же ты сказал, что он фальшивомонетчик?
— Это был дзэнский ход! — царственно произнес Лёня. — Я решил его потрясти этим обвинением. Чтоб он понял, как низко он пал… И просветлился.
— Вряд ли он просветлился, — говорю я.
— Просто он еще не готов, — отвечает Лёня. — Или я не слишком категоричен. Надо было, знаешь, что сделать? Взять его тысячу рупий, порвать на кусочки, вернуть и сказать: «Вот, я разменял на мелкие купюры». Но боюсь, тут бы наше путешествие и окончилось. Даже крылья бы не помогли.
Глава 11. Дождь в Алморе
Ночью мы проснулись от страшного грохота. Это был такой силы гром, о каком мы, жители умеренного климата, даже не имели понятия. Только новые громовые удары, бабахнувшие под окном, заглушали рокот и отголоски отдаленных раскатов. Вспышки молний, вдребезги раскалывающих небеса, ежеминутно превращали непроглядную ночь в ослепительный день.
Сверкнув, на мгновение возникали в разрывах туч цепи дальних северных гор, среди которых высилась сказочная гора Меру — центр всего мироздания, а чуть выше по звездной дороге (столь ярок был молний свет!), внезапно обозначился, в принципе, неразличимый для глаз грешника — райский тысячевратный град царя небесной тверди Индры.
Сам Индра-громовержец, восседая на огромном божествнном слоне, затеял в ту ночь сражение с демонами тьмы — ракшасами. На помощь ему в сияющей колеснице, запряженной сотней фиолетовых коней, с неслыханным шумом и громыханьем скакал повелитель ветров, бог бури Вайю. Следом поспешали их вестники и воины Маруты, раздающие дождь, ибо жуткий ливень обрушился на Алмору.
Мы сели на кровати, протерли глаза — не веря, что такое вообще возможно.
— Дождь, конечно, тут выразительный, — c уважением сказал Лёня.
И отправился в туалет.
А в нашем туалете жил таракан. Мы когда его увидели в первый раз, то хотели отправить к праотцам. Но потом передумали. Лёня сказал, что тут, в Индии, он проникся местной философией и предлагает к этому таракану, единственному в своем роде, отнестись с пониманием. Мы к нему по-доброму, и он к нам — по-доброму, сказал Лёня.
Он был совершенно один, этот таракан, мы его узнавали в лицо. Он не имел привычки шататься без всякого смысла, делать резкие движения, внезапно появляться и разбегаться в разные стороны. Наоборот, его всегда можно было застать в одном месте — под потолком на трубе. Сутками напролет он сидел, не шелохнувшись, иногда чуть-чуть шевеля усами, видимо, еще не окончательно плюнул на этот суетный мир и не ушел в нирвану. Мы нарекли его Модестом, что в переводе с греческого значит «скромный», и начали выказывать ему всяческое дружелюбие.
— Слушай, этот ураган столь сокрушителен, — рассказывал Лёня, вернувшись из туалета, — что даже Модест разволновался и, обеспокоенный, туда-сюда прошелся по трубе!..
Утром мы увидели громадные дождевые тучи, идущие с востока, темные, отягощенные влагой, именуемые в этих краях небесные коровы. Холмы заволокло, дождь лил как из ведра, до блеска отмывая утёсы и разбросанные по холмам валуны. В сером граните, нависшем у нас над окном, виднелась черная прожилка, а темная базальтовая скала от дождя становилась чернее и чернее.
Пруд с лилиями переполнился водой, обезьяны вскарабкались на деревья. Вороны так промокли, отяжелели, что не могли летать, и множество маленьких птичек нашло себе приют у нас под крышей. Квакали лягушки. Красная земля потемнела, и запах мокрой земли проникал во все углы.
Дом отсырел мгновенно: воздух, стены, пол, потолок, простыни, одеяла… Гигрометр на первом этаже показывал влажность сто процентов. С прошлого дождя мы так и не высушили ботинки, решили не выставлять их на балкон, побоялись, что украдут.
В Индии с ботинками какая-то негласная проблема. Хотя удобнее всего здесь шастать во вьетнамках, к ботинкам индийцы испытывают очень уважительное отношение. «Обутому в башмаки — вся земля кожей покрыта», — говорят индусы. Поэтому Лёня ни кроссовки, ни сандалии нигде не бросал без присмотра. Такой у него был могучий уральский страх остаться без обуви в незнакомой обстановке.
Под грохот вышедших из берегов ручьев, которые на глазах превращались в реки и водопады, мы застыли перед окном, объятые ужасом: а вдруг раньше времени начался период муссонных дождей? И теперь будет хлобыстать тут несколько месяцев? Начнутся наводнения, грязевые сели, размоет и без того не слишком крепкие на вид горные дороги, и мы никогда не сможем отсюда уехать, увидеть маму с папой, сына Серёню и нашего старого доброго английского сеттера Лакки…