Небесные тихоходы
Шрифт:
— Вы считаете, что это не так?
…И все-таки надо было тогда тронуться в путь, не медлить, потому что теперь его больше нет с нами на Земле. Эх, посидеть бы с ним рядышком, посмотреть — как он двигается, как дышит, как улыбается, как говорит расположившимся у его ног ученикам:
— Посвятите жизнь прекрасному, не посвящайте ее отвратительному. У вас не так много времени, не так много энергии, чтобы растрачивать впустую такую маленькую жизнь. Столь малый источник энергии просто глупо тратить на злость, грусть, ненависть, ревность. Используйте его для любви, используйте его в творчестве, для дружбы, молитвы, для медитации. Чем выше вы идете, тем больше источников энергии станут доступны вам…
— Жизнь, — он им говорил, — это что-то невозможное. Ее не должно быть, но она есть. Это чудо, что есть мы, что существуют деревья, птицы. Миллионы и миллионы звезд — мертвы, миллионы и миллионы солнечных систем — мертвы. Только на планете Земля — такой маленькой, размером с пылинку, случилась жизнь. Теперь это самое счастливое место во всем мироздании…
— Не нужно никакого поклонения, никакой молитвы, — он говорил. — Но превратите обыденное в священное. Истинная молитва одна: все время чувствовать благодарность Существованию. Ведь оно предоставило вам такую возможность, о которой вы никогда не просили, ничем не заслужили, и все-таки получили ее…
— Празднование, — говорил Ошо, — вот моя жизненная позиция, и она не зависит от того, что приносит жизнь…
Жизнь принесла ему напоследок кучу разных невзгод. Ведь многие этих просветленных просто на дух не переносят. Человек просветленный, во-первых, непредсказуем. Он, как говорится, слишком много знает. Его нельзя подкупить или запугать. Он по-настоящему свободен и своей потрясающей свободой щедро одаривает всех, кого ни попадя.
— Когда кто-то готов стать учеником, — говорил Ошо, — это означает, что он готов начать великий поиск. Как я могу ему отказать?..
В Америке, в штате Орегон, фактически в пустыне, он открывает второй Международный медитационный центр, куда съезжаются тысячи учеников со всего мира. Они посадили там деревья, в пустыне расцвели розы. И каждый день, расположившись в своем знаменитом кресле, Раджнеш часами разговаривал с этими счастливцами о том о сём.
Благодаренье богу, они все записывали. Около семисот книг наговорил Ошо, одни названия чего стоят: «Жизнь. Любовь. Смех», «Медитация — искусство экстаза», «Книга тайн», «За пределами просветления», «От секса — к сверхсознанию»… Беседы о Гаутаме Будде, «Дхаммападе» и «Алмазной сутре»; о Бодхидхарме, Иисусе, Сократе… Пять томов об увлекательнейшей практике любви Шивы и Парвати из древнего тантрического трактата Вигьяна Бхайрава Тантра; о просветленных поэтах Кабире, Калиле Джебране, Калидасе, Рабиндранате Тагоре; о древних мастерах дзэн, суфиях, хасидах…
Он говорил о творчестве как о величайшем бунте, о природе ума, о памяти и воображении, смерти и бессмертии, об Абсолюте, о красоте бесформенного, неосязаемого, непостижимого — и я не знаю текстов более вдохновенных и вдохновляющих, наполненных грацией, молчанием, любовью и лучшим в мире смехом — смехом Раджнеша.
— Жизнь — это огромная космическая шутка! — не уставал он напоминать.
Он рассказывал не только притчи, но и анекдоты, брутальные, абсурдные, утонченные — дико смешные, при этом оставаясь серьезным.
Кто-то спросил:
— Возлюбленный мастер! Почему вы никогда не смеетесь, рассказывая анекдоты?
— Я их уже слышал, — ответил Раджнеш.
— Все, что вам нужно, — он им говорил, — это молчаливое путешествие в собственное существование. Я называю это медитацией, паломничеством в свое бытие. Я не даю вам никаких идеалов. Я учу вас двигаться от известного — в неизвестное. Живите интенсивно, страстно, потому что нет иного Бога, кроме жизни…
А между тем по какому-то нелепому обвинению в нарушении иммиграционного режима Раджнеша арестовывают, судят, штрафуют, изгоняют из страны… и дальше начинается сущая фантасмагория. Не успевает его самолет приземлиться в каком-нибудь государстве, как Раджнешу, чуть ли не у трапа самолета, именем властей отказывают в гостеприимстве. Двадцать одно государство не согласилось принять Раджнеша! В Россию он и вовсе не полетел, в те времена у нас ему даже не дали бы опуститься с небес. «Человеку, наполненному божественностью», явно намекали, что подобному существу больше нечего делать на Земле.
В один момент показалось, может, Греция, родина Сократа, позволит Раджнешу остановиться. Но Афины, как двадцать пять веков назад мудрейшего Сократа, обвинили Раджнеша в том, что он «угрожает морали общества».
Пройдет немного времени, и Раджнеш будет признан одним из тысячи величайших деятелей ХХ столетия. Вместе с Буддой, Неру и Ганди это имя войдет в десятку людей, изменивших судьбу Индии. А пока — в кольце вооруженных полицейских, которые сопровождали его обратно к самолету, Раджнеш с улыбкой обратился к толпе греческих журналистов.
— Что это за культура, — спросил он, — если спустя две тысячи лет ее может разрушить один человек с двухнедельной визой?
Он, как и Сократ, подшучивал над своими гонителями.
— Вы можете, конечно, доставить мне неприятности, — говорил им. — Но сделать меня несчастным — не в ваших силах!..
Из страны в страну, из аэропорта в аэропорт, от одних вооруженных людей к другим, из одной тюрьмы в другую, от отказа к отказу продолжалась эта странная Одиссея. Один человек перепугал целый Земной шар!!!
И все-таки те, кому он был дорог, в любой стране шли к нему, старались защитить, сидели у его ног, а он говорил:
— Человек — величайший эксперимент существования. Он рождается, чтобы стать абсолютно сознательным, но может упустить эту возможность. Жизнь — мистерия потрясающей красоты. Если вы можете наполнить свою жизнь поэзией и упускаете это, ответственны лишь вы, и никто другой.
— Грех, — он говорил им во время своего вынужденного кругосветного путешествия, — это когда вы не радуетесь жизни. — Оптимист, — объяснял он, — это человек, который подходит утром к окну и говорит: «Доброе утро, Господь!» А пессимист — тот, кто подходит к окну и говорит: «О Боже, это что, утро?»
Я рассказываю о том, как я застала живого Мастера на Земле и не увидела его своими глазами. Но больше всего я жалею о том, что не связала Раджнешу шапку! Главное, он так любил красивые вязаные шапки! А я, корифей в этом деле, связавшая добрую сотню шапок людям разной степени продвинутости, абсолютно просветленному Мастеру — не связала ни одной…
Кстати, кто-то обнаружил, что просветленные — по большей части лысые, и задал Раджнешу, который был лыс (видимо, еще и поэтому он любил вязаные шапочки), такой вопрос: