Небесный летающий Китай (сборник)

Смирнов Алексей Константинович

Мишутка полез под стол. Настасья Петровна подбоченилась:

– Вот те раз, – протянула она. – Не иначе, кто-то рассердился и топнул.

Башмак отчаянно бился в отверстии. Наслоения отваливались крупными пластами и падали на скатерть. Михайла Потапыч пошел за шваброй, чтобы колотить в потолок.

– Там старушка живет, – подал голос Мишутка. Он осмелел и высунулся из-под скатерти.

– Какая же это старушка, – с сомнением молвила Настасья Петровна. Задрав голову, она подслеповато

щурилась.

Михайла Потапыч, благоухая вечерним спиртом, вернулся со шваброй в руках. Он сдвинул стол, остановился под башмаком и стал выбирать участок понадежнее, для удара.

– Это кто-то чужой, – Настасья Петровна придержала его за плечо. – Забрался в квартиру и провалился. Сходи, позвони.

– Папочка, не ходи! – закричал Мишутка. – Он тебя застрелит!

– Ну, сейчас, – буркнул Михайла Потапыч, положил швабру поперек стола и вышел из комнаты. Башмак елозил, уничтожая побелку носком.

– Хорош хулиганить! – крикнула Настасья Петровна. – Ты посмотри, что наделал!

Красная и разгневанная, она качнулась. Налила себе полстакана и выпила, не отрывая глаз от башмака.

– Надо в милицию позвонить, – догадался Мишутка. Он уже полностью вылез и перебрался в дальний угол гостиной – на всякий случай.

– Я тебе позвоню, – рыкнула мама. – Старушка в больнице, – вспомнила она вдруг. – Отравилась выпечкой. Скорее всего, в квартире вор.

– Или серый волк, – согласился Мишутка.

Вошел озабоченный Михайла Потапыч.

– Никто не открывает, – сказал он мрачно. – И дверь заперта.

– В милицию звони! – не унимался малыш.

– Ну да, конечно, – саркастически хмыкнул тот. – Мы тут кривые сидим, а милиция приедет. Нет уж, мы сами попробуем.

– Надо бы в домоуправление, – Настасья Петровна уселась на диван и несколько непоследовательно включила фигурное катание.

– Там давно никого нет. Ночь скоро, – Михайла Потапыч ударил шваброй в потолок. – Эй! Гражданин хороший! Убери свою ногу!

Башмак провернулся по часовой стрелке и беспомощно замер.

– Надо его чем-нибудь, – сказала Настасья Петровна, следя за оценками: шесть-ноль, шесть-ноль, шесть-ноль.

– Ну так разуй его, гада! – Михайла Потапыч взял скатерть за углы и сгреб со стола единым узлом, вместе с посудой. Потом налил себе и выпил, успокаиваясь с каждым глотком. – Ты мне ремонт сделаешь, – пообещал он башмаку.

Настасья Петровна принесла тряпку, придвинула стул.

– Может, расковырять дырку побольше?

– Чтобы совсем обвалился?

Та обхватила ботинок тряпкой. Ступня напряглась. Настасья Петровна вынула ножницы и разрезала шнурки. Сняв обувь, состригла носок.

– Дай мне! – попросил Мишутка. – Я с ним поиграю.

– Мало

у тебя своего дерьма! Пошел отсюда!

Держа башмак на вытянутых руках, Настасья Петровна понесла его к мусорному ведру, но Михайла Потапыч остановил ее.

– Не вздумай выбросить, это же улика. Мало ли там что – кровь, волосы…

– Да какие тут волосы! – Настасья Петровна сунула башмак мужу под нос. Тот отвел ее дородную руку:

– Положи в сортире. И принеси мне что-нибудь острое – шило или гвоздь.

Сказав это, Михайла Потапыч запрокинул голову и посмотрел на ступню, рассчитывая на ответ. Ступня безучастно свисала. Она была огромная и грязная, в натоптышах и мозолях, с варикозными узлами и черными слоистыми ногтями. Ногти загибались ороговелыми козырьками. Подошва казалась каменной.

– Щас, – сказал Михайла Потапыч.

Он взобрался на стул и кольнул подошву гвоздем. Ступня вяло дрогнула.

Тогда Михайла Потапыч размахнулся и ударил всерьез.

Ступня рванулась вверх – напрасный труд: она безнадежно застряла.

– Не нравится! – воскликнул Михайла Потапыч.

– Руками не трогай, – предупредила Настасья Петровна. —

Смотри, она вся в лишаях.

Гвоздь взметнулся:

– Уматывай!

Ступня стала биться, на Михайлу Потапыча капнуло кровью.

– Так дело не пойдет, – тот тяжело, по-медвежьи, спрыгнул на пол и направился в кладовку. – Сейчас я ее паяльником нагрею. Выскочит, что твоя пробка.

Мишутка соорудил петлю, ловко набросил на ступню и повис, болтая ногами.

– Мама, тарзанка! – заголосил он. – Качели!

Крепление хрустнуло. Веревка соскоблила слой накипи, открылась надпись: «они устали» – синяя татуировка.

– Слезай, пока потолок не обрушил, – сказала Настасья Петровна. – Большой уже, а не понимаешь простых вещей.

– Повеситься можно, если веревка замотается, – подхватил Михайла Потыпыч и включил паяльник. Идея показалась ему забавной, и он задержался. – Повеситься на чьей-то ноге. Вот так штука.

Он озабоченно вздохнул, взгромоздился на стул, который уже начал поскрипывать.

– В армии у нас делали «велосипед», – сообщил он Мишутке. – Вы еще не пробовали в лагере? Вставляешь спички промеж пальцев, головками наружу, и поджигаешь. Они догорят, а он ногой трень-брень, трень-брень.

– Ну, а мы… – он не договорил и приложил паяльник к углублению, не самому грубому месту.

Ступня не шевелилась и торчала. Она смахивала на кляп в уродливом рту.

– Уснул он, что ли? – Михайла Потапыч надавил сильнее.

Настасья Петровна зажала нос.

Нога покоилась, как была, напоминая уже не кляп, а нераспознанный знак свыше.