Небесный механик
Шрифт:
Эмиль представил себе этого подслеповатого не слишком опрятно одетого ученого, ежесекундно протирающего стекла очков, и довольно кивнул. Такой человек не подведет. Работа будет написана, отдана на рецензирование и издана в ежегодном альманахе исторического общества. И не имело значения, что ее автор еще не родился, потому что материал для работы уже дожидался своего исследователя.
От приятных мыслей его отвлекло легкое, но непрекращающееся жжение между лопатками. Эмиль потерся спиной о стену, но это не принесло облегчения. Тогда он кое-как поднялся с пола, едва не наступив на болтающийся рукав смирительной рубашки, которыми у него были связаны руки. Эмиль знал, что это дает о себе знать старая рана. Лучше было позвать доктора прямо сейчас, чтобы
Доковыляв до двери, Эмиль потянул губами за стержень под смотровым окошком. Раздался звон колокольчика. Через некоторое время в коридоре послышались шаги санитара и за стеклом мелькнуло круглое добродушное лицо. Эмиль узнал Норриса и, на миг скривившись от неприятного привкуса меди во рту, улыбнулся ему.
— Опять жжется, да? — понимающе спросил санитар.
— Ты как всегда прав. Эта проклятая рана мешает мне думать.
— Хорошо, подожди немного, я позову доктора.
В отличие от остальных больных, если ему было что-то нужно, Эмиль никогда не кричал, предпочитая культурно звонить в колокольчик. Как-то доктор напрямую спросил его, почему он так поступает. Эмиль честно ответил, что не хочет беспокоить других своими криками. По его мнению, перезвон колокольчиков приносит больше упорядоченности в нашу жизнь, а порядок — это правильно. Ему нравилось приносить в окружающий мир частицу порядка.
Сегодня с утра было пасмурно, но после обеда тучи, наконец, разошлись. Теперь косые солнечные лучи проникали в его палату сквозь зарешеченное окно под потолком, нагревая противоположную часть стены. Эмиль закрыл глаза и с наслаждением подставил под них лицо. Когда солнце двинется в сторону, он пойдет вслед за ним.
Послышался лязг открываемого замка. Странное дело, но по этому звуку всегда можно определить, кто держит ключ. У доктора замок сухо щелкает, у Норриса тоненько скрипит, а у Нестора — второго санитара, ключ поворачивается с неприятным скрежетом.
Сейчас замок дважды тихо щелкнул, поэтому Эмиль не открывая глаз, сказал:
— Добрый день, доктор. Вы пришли очень быстро.
В ответ прозвучало бодрое: «Добрый день!» и дверь снова закрылась. Эмиль почувствовал как его мягко, но уверенно разворачивают, чтобы ослабить ремни смирительной рубашки.
— Откройте глаза, — попросил доктор, чье имя он никак не мог запомнить. — Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — ответил Эмиль. Это была правда.
— Вы сказали Норрису, что у вас жжется рана.
— Да, так и есть.
— Вы были ранены полгода назад. Теперь рана зажила, с вами все в порядке. Помните, мы говорили об этом?
— Но она жжется… — непонимающе сказал Эмиль. — Я не выдумываю.
— Да, я знаю. — Доктор расстегнул один из ремней и оголил плечо пациента. — Так себя проявляет ваша нервная болезнь. Я сделаю укол, через полчаса лекарство начнет действовать, вы крепко уснете, и рана перестанет вас беспокоить.
— Спасибо.
Как только доктор уколол его и спрятал шприц, Эмиль снова прислонился к стене, ловя лицом солнечный свет. Днем он был достаточно вменяем, чтобы не только безропотно дать вколоть себе успокоительное, но и поблагодарить за это. Врачи говорили, что общаться с ним днем одно удовольствие. Почему они не желали общаться с ним ночью, он не знал. На закате Эмиль спокойно засыпал, а утром приходил в себя совершенно разбитым, растянутым на войлочном полу, связанным по рукам и ногам. Санитары рассказывали по секрету, что ночью он много шумит: кричит и бьется о стены. Он может навредить себе, поэтому с приходом темноты его приходится связывать. Это вынужденная мера, на которую они идут для его же блага.
Как бы то ни было, это не имело значения. Ведь он все равно ничего не помнит из того, что совершил ночью. Иногда у него болит спина и плечи, но это быстро проходит. Днем неудобные веревки всегда убирают, в хорошее солнечное утро с него даже снимают смирительную рубашку и дают самостоятельно позавтракать. Это быстро утомляет его, поэтому на прогулке он не ходит по парку как остальные, а предпочитает сидеть на скамейке. Если это воскресенье — день свиданий, то прогулка по парку отменяется. В этот день сразу после завтрака ему приносят костюм, он надевает его, обувает ботинки, от которых успел отвыкнуть, и идет в комнату отдыха, где его уже ждет Маргарет. Она приходит каждое воскресенье. Он рад видеть ее.
Доктор и санитары не бояться в этот день предоставить ему полную свободу. В присутствии жены он становится прежним Эмилем. Они много говорят на разные темы. Маргарет рассказывает ему обо всех новостях, случившихся за эти дни, передает приветы от друзей. Время летит незаметно. Иногда Эмилю хочется вернуться домой, но где-то в глубине души он понимает, что ему лучше остаться под присмотром доктора. Он бы не хотел, чтобы Маргарет пострадала от его «шума» ночью.
Эмиль думал о времени, проведенном вместе с женой, и постепенно проваливался в сон. Ему привиделось бескрайнее море голубого тумана, из которого точно покачивающие на волнах ладьи выплывали знакомые образы. Туман сменился фантастическими пейзажами. Он видел желтый песчаный берег, цепочку следов уходящую за горизонт. Эти следы оставила Маргарет — она всегда приходила к нему во сне.
«Наверное, именно лекарство служит причиной моих видений, — мелькнула у него последняя осознанная мысль. — Это еще одна причина, по которой я рад видеть доктора».
Теплые лучи солнца нагревали большие белые валуны, похожие на овец, разбредшихся среди густой зеленой травы по склону. Длинная извилистая дорога вела от железнодорожной станции к внушительному полукруглому зданию, построенному еще в прошлом веке. Летом белый фасад психиатрической лечебницы был частично скрыт за деревьями. Местные фермеры были против ее постройки — кому захочется постоянно выносить такое соседство, но помешать строительству не могли, и мало-помалу притерпелись. Горькую пилюлю подсластил тот факт, что благодаря этому заведению дела в городке, наконец, пошли на лад. Лечебница дала многим жителям постоянную работу, с окрестных ферм для больничной столовой закупали свежие продукты, а родственники, приезжающие проведать пациентов, регулярно наполняли местный бюджет звонкой монетой.
Это было очень красивое место. С холма открывался вид на неровное изрезанное фьордами побережье и темные, почти отвесные скалы, покрытые густым лесом. Уйдя от дороги, Маргарет садилась на камень, нагретый в течение дня, и смотрела, как солнце медленно клонится в сторону гор, окрашивая холм в багряно-красный цвет.
Чтобы иметь возможность регулярно навещать Эмиля она арендовала маленький домик. Ничего особенного: всего три комнаты и маленькая кухня, но ей больше и не было нужно. И хотя она не была стеснена в средствах — Макс даже предлагал ей снять настоящий особняк с прислугой, ей не хотелось привлекать излишнего внимания к своей персоне. Того, что с ней произошло за последний год, хватило, чтобы навсегда отбить охоту привлекать вообще чье-либо внимание. Маргарет осознавала, что превращается в затворницу, но не хотела ничего менять. Круг общения был ограничен мужем, персоналом лечебницы, Максом и Виктором Тальботом, но последнего она не видела уже два месяца — он был слишком занят. «Небосвод» неохотно приоткрывал свои тайны, умения ученых хватало пока не на многое. Работая совместно с коллегами из Майстема, они только и могли, что поддерживать горизонт в чистоте.
Если бы Маргарет захотела, то с легкостью завязала бы новые отношения, начала новую жизнь — после Затемнения начинать жизнь сначала стало очень популярно. Многие мужчины оказывали ей знаки внимания, Маргарет же была неизменно вежлива, но холодна. Все чаще ей хотелось остаться одной. Она и Эмиля навещала больше из чувства долга, со скукой в душе играя роль преданной супруги.
Да, Маргарет было жаль мужа — она неоднократно наблюдала за ним ночью, и не обманывалась рассудительностью Эмиля во время дневных посещений. Насколько трезво рассуждал он днем, настолько же безумно вел себя после заката.