Небесный остров
Шрифт:
Один из дедков-инфарктников заворочался на своей койке, прохрипел:
– Утку, сестричка…
– Щаз, – буркнула она.
И безропотно исполнила просьбу.
– Спасибо, милая, – слабо улыбнулся дедок.
Облегчился, блаженно выдохнул:
– Ох, хорошо! В терапии-то не допросишься.
Это да. В терапии ни одна медсестра не снизойдет, чтоб судно подать. Там родственники больных и за сиделок, и за уборщиков. А в реанимацию кого попало не пускают. Только за деньги или если уж пациент совсем плох.
Но сегодня Василиса настолько устала, что пустила б родню и бесплатно – если у людей желание есть печально, как поэт писал, подносить лекарство. Парня, интересно, самого привезли или с кем-то? Тогда бы поставила сейчас ему капельницу, поручила родственникам и минут хоть на сорок отключилась.
Она подошла к окну. Больница располагалась на горе, а реанимация – на пятом этаже, в высшей точке, потому видно далеко. Сначала пустые улицы, ряды сонных домишек, а ниже, ближе к морю, все больше света, хлопают фейерверки, гремит музыка. Веселятся курортники, жизнь прожигают. И частенько заканчивают свои отпуска у них в больнице. Как этот парень с ножевым. Наверняка пырнули его в пьяной ссоре или девушку не поделил.
…А вот и каталка по коридору загрохотала. В морг бы – сразу на лифте, в подвал. Значит, выжил.
Николаич, хирург, ввалился в реанимацию – бледнющий, глаза красные. Кажется, сам не рад, что взялся клятву Гиппократа исполнять.
Коротко буркнул:
– Жить будет.
Помог Василисе перевалить парня на койку (тот в забытьи постанывал). Быстренько надавал указаний – ничего нового, стандартный набор капельниц, и сердечную деятельность велел контролировать. Да и сбежал спать.
…А пациент-то, отметила медсестра, хорош, не чета дедулям-инфарктникам. Молодой, лицо тонкое, брови вразлет, губы развратные. И алкоголем от него не пахло, это Василисе тоже понравилось. Опять же не матерился, как иные, кто после наркоза в себя приходит.
Ей даже спать расхотелось – подобралась, распрямила спину, глаза заблестели. Ласково коснулась прохладного бледного лба, пропела:
– Тебе нужно чего? Попить? Утку?
Распахнул очи, пронзил взглядом.
И тут за спиной шаги. Обернулась, увидела: девица неизвестная в реанимацию прорвалась. В уличной обуви, без халата. Полненькая, встрепанная. Ее чуть не оттолкнула, сразу к новому пациенту. Склонилась над ним, ахнула:
– Димка!
И парень, грустно подметила Василиса, сразу вынырнул из своего забытья, и лицо его осветилось совершенно счастливой, влюбленной улыбкой.
Дамочка, значит, его.
Красавец, а нашел себе крокодилину.
Василиса парнем более не любовалась. Хмуро взялась за капельницу. А на девицу рявкнула:
– Работать не мешай.
Та поспешно отпрянула. Встала рядышком с ним, моляще вымолвила:
– Димочка, как ты?
– Все хорошо, Надюшка, – с видимым усилием откликнулся парень.
Василиса наспех, не стараясь, вогнала ему в вену иглу. Пустила раствор. И поспешила в дежурку – спать. А пациента пусть Надюшка-крокодил стережет.
«Отпуск! Вот это у меня отпуск!» – в какой уж раз и со все большей грустью подумала Надя.
Три часа утра. Затхлый больничный запах. На соседних койках стонут во сне поверженные инфарктом дедки. А перед ней Дима. Распластанный на белой простыне, беспомощный, грудь стянута бинтами, рука прикована к капельнице…
Доктор сказал, полтора литра крови любимый потерял. То есть, даже если операция удачная и заживление пойдет хорошо, лежать ему в больничке все равно долго. А потом еще восстанавливаться…
Но какое счастье, неслыханное везение – что нож попал не в сердце, а чуть выше! И это ведь она Диму спасла! Не приметь она ночного гостя, не закричи – никакая б медицина, даже самая продвинутая, помочь ему не смогла бы. Но с Диминой раной, заверил хмурый доктор, и в приморской больничке справятся.
Если только… Надю пронзила неожиданная мысль.
Она вздрогнула, сердце сжало страхом.
Ведь они по-прежнему на территории противника!
Те, кто покушался на Полуянова, скоро узнают (если уже не узнали), что он выжил. И дальше… Страшно даже подумать.
Надя осторожно выпустила Димину ладонь, положила ее поверх простыни – он дремал, постанывал во сне. Подошла к окну.
И улица, и парковка перед больницей были абсолютно пусты. Однако попасть сюда можно элементарно. На входе в корпус сидит дряхлый и равнодушный охранник. А дверь в реанимацию (Митрофанова убедилась сама) даже не запирается.
Она, конечно, не отойдет от Димы ни на шаг. Да и другие пациенты рядом. Но ведь и враги могут не брать в руки нож, но проявить изобретательность. Например, с врачом договориться. Или с хмурой здешней медсестрой. Всего-то нужно ошибиться с лекарством для капельницы.
Надя нервно обхватила себя руками. Что же делать?
«Может, я просто накручиваю себя совершенно зря? И Диму никто убивать не собирается? Им достаточно было просто вывести его из игры?..»
Но в этот момент за стеной, в дежурке, куда удалилась отдыхать медсестра, зазвонил телефон. Митрофанова отчего-то вздрогнула. Взглянула на часы: пять минут четвертого, самое глухое время.
Стены в больнице оказались тонкие: Надя прекрасно слышала, как медичка сначала ворочается, потом встает, тяжело шаркает… недовольным голосом бурчит:
– Але? – И вдруг ее нелюбезный тон волшебным образом меняется: – Да, здравствуйте. Конечно, узнала. Нет-нет, что вы. Я вас внимательно слушаю.
Пауза. А еще через мгновение до Нади донеслось (и ладони у нее сразу вспотели):
– Полуянов? Да, есть такой. После операции привезли. Час назад. Состояние тяжелое. Да, хорошо…
Надино сердце сжалось от страха. С кем, да еще столь любезно, разговаривает медсестра? Кто в Приморске глухой ночью может интересоваться пациентом Полуяновым?