Небо цвета надежды
Шрифт:
Сакубаи сердито посмотрела на нее:
– Если уж Мукта проходит обряд, то пусть все будет как положено. Сколько понадобится денег – столько и потратим. Даже если ты сейчас раскошелишься, то Мукта ведь все отработает и вернет, разве нет?
Мадам пожала плечами:
– Ладно, будь по-твоему. Но такой долг Мукта еще не скоро отработает.
Вскоре прибыл жрец – разодетый в шелковое белоснежное дхоти [34] , он явился и, скрестив ноги, уселся прямо на земляной пол у нас в доме. Мадам и Сакубаи сели напротив и пункт за пунктом принялись обсуждать церемонию. Наконец они добрались и до даты: обряд требовалось провести в такой день, чтобы он принес деревенским жителям великое счастье.
34
Традиционное
– Вот в этот день! – объявила Мадам и выплюнула паан [35] прямо на пол, где от него осталось бурое пятно. – В этот день она пройдет обряд посвящения!
Церемонию назначили на особенный день – день полнолуния, то есть спустя трое суток. Сакубаи сказала, что за нами приедет автобус, который и доставит нас в храм.
– А как же амма? – спросила я.
– А что с ней?
– Как мы довезем ее туда?
– Она никуда не поедет. Пока нас не будет, за ней присмотрит одна деревенская женщина из низшей касты. – И Сакубаи заковыляла к себе в комнату.
35
Жевательная смесь из табака и листьев бетеля, легкий стимулирующий наркотик.
Мне не хотелось бросать амму, не сообщив ей, куда мы едем. И я сказала Сакубаи, что амму надо предупредить, иначе она встревожится. Однако та отвечала, что мой поступок должен исцелить ее, а когда мы вернемся, нас встретит прежняя амма, радостная и полная жизни. Я кивнула, и перед моими глазами тут же предстала амма – такая, какой она была до болезни. Я представила, как мы с ней вновь будем вместе хлопотать на кухне и заживем той жизнью, которой жили, пока не стряслась беда.
Наступил вторник – священный день поклонения богине Йелламме. Для нас этот день начался на рассвете. Мы с Сакубаи искупались в священном пруду неподалеку, после чего Сакубаи нарядила меня в сари – несколько раз обернув меня тканью, она положила один край сари мне на плечо, а второй обвязала вокруг талии.
– Запоминай. Отныне ты должна одеваться только так. Ходить в детской одежде тебе больше нельзя, – наставляла она.
Затем подвела мне глаза и накрасила губы чем-то красным. Намазав мне лицо какой-то густой пастой, она поставила передо мною зеркало и одобрительно взглянула на мое отражение. Увиденное заставило меня отшатнуться. Лицо в зеркале было чужим.
– Какая же ты красавица! – И Сакубаи легонько постучала кулаком себе по голове, чтобы не сглазить.
Я вышла на улицу, и несколько приехавших из соседней деревни девадаси захлопали в ладоши и воскликнули:
– Какая чудесная девочка!
Возле дома стояла повозка с необходимыми для обряда предметами. Мадам уже подошла к старшим девадаси и сообщила им, что перед обрядом девочкам желательно дойти до храма пешком, тем более что и идти тут всего метров пятьсот. Мы, босые, двинулись в путь. До этого момента мне и в голову не приходило, что в мире существуют другие девочки, подобные мне. Я огляделась, высматривая вокруг тех, кому тоже предстояло пройти обряд. Рядом со мной шагали еще пять девочек, трое из которых были явно помладше, лет восьми. Я даже засомневалась, что такие крохи вообще осознают, насколько важная задача ждет нас всех – пройти посвящение Богине и принять ее благословение. Какая же я была глупышка! Сейчас, вспоминая их невинные личики, я узнаю в них себя: я тоже не представляла, на какую жизнь себя обрекаю. Ни о чем не ведая, они следовали за своими матерями, как я шла за Сакубаи. Девочки повзрослее понимали, куда их ведут, и их лица блестели от слез, а сами они то и дело начинали дрожать. Старшие девадаси играли на танпуре и распевали песни, похожие на ту, что Сакубаи часто пела дома, вот только сегодня музыка меня не трогала и страхов моих не успокоила.
Храм стоял на холме, дорога поползла вверх, и Сакубаи стала ворчать, что не по возрасту ей карабкаться по горам. Мы гурьбой шли по узенькой улочке, по обеим сторонам которой тянулись дома, а люди глазели на нас – выглядывали из окон и выходили на крыльцо. Возле храма ютилось множество магазинчиков, и продавцы, стоя на пороге, зазывали прохожих, предлагая им сложенные аккуратными пирамидками кокосы, разноцветные браслеты и банановые листья. Вокруг храма бродили несколько торговок, которые тут же попытались продать нам длинные гирлянды желтых и оранжевых бархатцев.
– Мы прибыли, – возвестила одна из девадаси. Песни и шум тут же стихли.
Продавцы
Я принюхалась – здесь пахло чистотой, водой и коровьими лепешками, а на полу пестрел орнамент ранголи [36] . После церемонии нас ждали сладости и фрукты, и в животе у меня радостно заурчало. В храм вошел обритый налысо жрец с тремя белыми лентами на лбу. На его голой груди висели четки из рудракши [37] . Усевшись перед большим костром, он брызнул в огонь масла, отчего языки пламени взвились к потолку, а затем начал нараспев читать стихи, смысла которых никто, похоже, не понимал. Мадам заявила, что первой обряд пройду я, и попросила меня занять место перед костром напротив жреца. Четверо старших девадаси расселись по четырем углам, все они держали в руках по калаше [38] . В каждом из сосудов лежали банановые листья, кокосы и листья бетельной пальмы. Остальные девадаси пели и играли на танпуре – так громко, что жреца я почти не слышала. Потом они обвязали все сосуды нитью и, читая вслух мантры, окружили нас. Помню, мне казалось, будто я сижу в плывущей по реке лодке, которая несет меня с одного края жизни на другой.
36
Орнамент, который наносят на пол цветным порошком.
37
Дословно «глаза Рудры», дерево с большими листьями, считающееся священным. Светлая, почти белая древесина очень крепкая, предметы, сделанные из нее, несут ритуальный смысл.
38
Широкий сосуд, обычно медный, своего рода большая пиала на ножке.
Кто-то подбросил вверх горсть куркумы, щедро осыпав нас пыльцой. Я услышала крики:
– Удхейо! Удхейо! [39] Поднимись и поприветствуй Мать!
Я оглядела собравшихся, выискивая среди них амму, хотя и знала, что ее здесь нет. Как же мне ее не хватало! А потом жрец повязал мне на шею мутку [40] , ожерелье, навсегда связавшее меня с храмом и Богиней.
– Хочешь ли ты посвятить твою внучку Богине? – спросил жрец Сакубаи.
39
Форма приветствия.
40
Ожерелье, связывающее проститутку с храмом.
– Да, – ни секунды не раздумывая, кивнула бабушка.
Затем жрец повернулся ко мне и, склонившись вперед, красной краской нанес мне на лоб тилаку [41] .
– Ни один мужчина не станет твоим мужем. Ты связана узами с божеством, и тебе разрешается утолить голод лишь после поклонения Богине. Постись два дня в неделю и угождай любому посетившему тебя мужчине. Если он ударит тебя, давать сдачи тебе запрещается.
Потом пришел черед остальных пяти девочек, часы сливались в единый круговорот из музыки и мантр. Когда все закончилось, ко мне подошла Сакубаи.
41
Священный знак, который наносится на лоб.
– Твоя мать будет гордиться тобой. Теперь ты – девадаси, как и все мы.
Ночью, возвращаясь с Мадам и Сакубаи домой, я попыталась влезть в автобус, но запуталась в сари, так что одна из девадаси просто приподняла меня и затащила внутрь. Я начала было теребить ожерелье, но Сакубаи легонько шлепнула меня по руке и сказала:
– Ты к нему привыкнешь.
Автобус медленно катил вниз по дороге, и Сакубаи протянула мне яблоко и конфету. Я с жадностью сгрызла их – больше я ничего в тот день не ела. Вскоре мы вылезли из автобуса и пересели в повозку.