Небо далеко СИ
Шрифт:
– Двое, - тут же раздались голоса из толпы оживших мечистан.
Правитель обвел взглядом присутствующих, ожидая поддержки. Все сразу зашевелились, словно по мановению волшебной палочки с них спало оцепенение, стали горячо обсуждать подробности предстоящих похорон и расхваливать покойника.
А слуги меж тем вытаскивали в двери бесформенную окровавленную тушу, завернутую в грубое полотно — то, что всего час назад было Барном. Уважаемым вельможей, состоятельным человеком, единственным сыном самого богатого купца в селище.
<p align="center">
<p align="center">
<p align="center">
Эллианна услышала этот мягкий медный звук, когда подходила к храмине самочина, и невольно замедлила шаг. Как, впрочем, и все, кто был в этот момент на улице. Горожане, замолкнув, подняли головы, слушая, как Большое Колоколо в центре отбивает один удар. Этот мирный, спокойный звук отразился на их лицах тревогой и страхом. И Эллианна тоже почувствовала, как к горлу подступает какой-то холод. Конечно, она знала, что ей бояться нечего: сюда, в Красный Город, ни разу за триста или четыреста Лет не доходила Большая Волна. И всё же гулкий, разлитый в воздухе звук приближающейся беды превращал её снова в маленькую девочку, замершую на руках у отца, и напряжённо прислушивающуюся в страхе.
Вот звук прогудел над головами и медленно умер где-то в небе за городской стеной.
Какой-то лохматый древоделя, застывший с охапкой своих плотницких инструментов, уронил на каменную мостовую чекан, и громкий резкий звук разом пробудил всю замершую улицу.
Эллианна огляделась: до знакомой до отвращения белой храмины оставалось всего ничего. Она пересекла широкое купище, сегодня пустое и тихое, так как день был не торговый, и пройдя ещё немного по усыпанной мелким гравием дорожке, поросшей по краям густым кустарником, оказалась прямо напротив высокого крыльца, обильно украшенного замысловатой резьбой.
Все дома в Красном Городе ставили на высоких сваях, как и в Городище, хотя здесь и не было причин опасаться воды. Но то ли это делалось на всякий случай, то ли играла роль стародавняя традиция, то ли другие дома просто не умели ставить на Острове – как бы то ни было, а Эллианне пришлось преодолеть немало ступеней, прежде чем она достигла просторных сеней.
Самочин, плотный бородатый мужчина средних лет, принял её очень быстро и, хотя на лице его явственно просвечивалось неудовольствие, он никак его не выказал. Эллианна поняла, что пришла не вовремя, но это-то как раз волновало ее меньше всего: слава богам, она была не из тех, кому нужно согласовывать свой визит к первым вельможам города.
Самочин быстро поднялся ей навстречу, пытаясь перехватить ее в дверях и таким образом показать, что их разговор будет коротким, но Эллианна разгадала его маневр и, пройдя мимо него, демонстративно уселась напротив окна. Самочину ничего не оставалось как вернуться и начать разговор.
– Здоровья вам, светлая госпожа. Как ваш сын?
– Думаю, вы понимаете, что если бы ему стало лучше, я бы не сидела сейчас у вас, - не ответить на пожелание здоровья было неучтиво с ее стороны, но она была сейчас в таком состоянии, что даже не подумала об этом.
– Совсем никаких изменений?
– официальная улыбка на его лице сменилась выражением искреннего участия, и Эллианна не выдержала, всхлипнула.
– А что тот лекарь, что я послал к вам позавчера?
– То же, что и остальные.
– Но что-то ведь он сказал?
– О! Говорил он очень много, и все по латыни. Они все говорят одно и то же: «Надо подождать». Ждать!
Дверь комнаты приоткрылась, заглянувший в нее слуга сделал знак рукой. Эллианна обернулась на дверь:
– Уверена, у него дело не такое важное, как у меня.
– Как раз очень важное, - самочин виновато развел руками.
– Нет, я не уйду, пока вы мне не поможете.
– Но чем же я могу помочь вам, светлая госпожа? Я же не лекарь.
– Да, но вы первый человек в селище.
Слуга в дверях снова сделал нетерпеливый жест. Самочин заёрзал:
– Именно поэтому я должен попросить вас обождать, - и, увидев, как больно ударило её последнее слово, поспешил добавить, - совсем недолго. Ко мне прибыл очень важный (действительно, важный!) человек по очень срочному делу. Которое не терпит отлагательства.
Эллианна чувствовала подвох, ей не хотелось отпускать самочина, не добившись от него хоть чего-нибудь. Но не могла же она сказать ему это прямо. Она поджала губы и молчала. И самочин быстро сообразил, что для него будет выгоднее сделать вид, что он принял её молчание за согласие.
– Спаси вас боги. Знал, что вы поймёте меня. Я не заставлю вас ждать долго, - с каждым словом он делал шаг к двери и с помощью этой нехитрой уловки добился того, что, когда Эллианна открыла рот (правда, так и не придумав, что сказать), он был уже вне комнаты. Раздосадованная Эллианна успела только заметить, как он махнул ждавшему возле двери слуге, указывая на неё.
Вышколенный слуга тут же вбежал в комнату. В руках его волшебным образом появился поднос, на котором стояла небольшая корчага с сытой, подслащённой мёдом водой, и тарель с фруктами. Но для роли незаслуженно обиженной, которой решилась придерживаться Эллианна, всё это не подходило, и она тут же выставила слугу вон. Сама же принялась повторять про себя фразу «терпение – наивысшая добродетель». Повторила раз. Повторила второй…
На третий её не хватило.
Она вышла из комнаты и тихо приблизилась к соседней двери, из-за которой доносились голоса. «Он еще не ушел!» - раздраженно подумала Эллианна, ненавидя посетителя всей душой. Ей и в голову не пришло, что за прошедшее с момента ухода самочина время они там успели разве что поздороваться. Им, как минимум, надо было попрощаться. Не говоря о том, что у них было какое-то дело.
Эллианна постояла в нерешительности. Заглянуть в комнату было бы верхом неприличия... Но так хотелось! Эллианна отошла. Снова подошла. Если она не напомнит о себе, они будут сидеть там до вечера. Но заглядывать в комнату, когда тебя ясно просили подождать! Нет! Эллианна отошла и опять вернулась. Но ведь она не будет входить, лишь глянет одним глазком — чтобы напомнить о себе!
– и сразу же уйдет. Она медленно потянула за дверную ручку, окинула взглядом комнату и повернулась уходить... Но вместо этого вдруг широко распахнула дверь и вошла, кипя негодованием: