Небо и земля
Шрифт:
Разворот на сто восемьдесят градусов, — и он заходит в тыл «сопвичу».
Враг не ждал этого мгновенного разворота. Беспомощный со «спины», он теперь уже не может сопротивляться стремительному порыву красного самолета…
Он совсем близко, белогвардейский аэроплан, с синими, красными и белыми полосами на фюзеляже.
Пулемет начинает работать… И вот выхлоп черного дыма появляется над мотором, противник пытается прибавить газ, но уже поздно. Бросок в сторону. «Сопвич» рушится
— Победа! — крикнул Быков, делая вираж влево.
Грозовая туча шла с севера. Словно тень приближающейся тучи, протянулась за узкой рекой черная полоса вспаханных полей. Река блестела внизу за оврагами и лесами. Вспышки яркого пламени на горизонте, дымок, тянувшийся вдалеке над перелесками…
На месте, где упала вражеская машина, пылало пламя. «Сопвич» горел…
И все-таки Быкову приходилось лететь назад: еще час — и настанут сумерки, в полусвете постепенно будут пропадать очертания полей, дорог и лесов, придется садиться на первом же попавшемся месте.
Вскоре он увидел очертания знакомой рощи, похожей на огромную синюю грушу. Потом побежали, сутулясь, пригорки, потянулся дымок над строениями Эмска, и качнулось пламя сигнальных костров, уже зажженных заботливыми руками на аэродроме.
Лена встретила печальная, строгая. Быков ужаснулся происшедшей в ней за последние дни перемене: черные круги под глазами, новые морщинки у рта, растерянная улыбка темных, словно обугленных губ.
Она равнодушно выслушала рассказ мужа о победе над вражеским самолетом.
— Я знала, что ты вернешься. Быть не могло, чтобы я сразу потеряла обоих.
— Никаких известий не было? — спросил Быков через неделю, вернувшись с очередного полета.
— Ничего не было. Часа два назад приезжал нарочный. Тебя вызывают в Реввоенсовет, к Григорьеву.
Не переодевшись и не умывшись после полета, поехал Быков в Эмск. С тревогой думал он о предстоящей беседе с Николаем.
— Дома? — спросил ординарца, открывая знакомую дверь.
— Дома — и ждет вас…
Одернув куртку, Быков вошел в комнату Николая.
Николай стоял у карты и старательно перебивал гвоздики с черными шляпками, отмечая продвижение противника. Привыкший уже к этой пестро раскрашенной карте, Быков с интересом взглянул, как прихотливо извивается серая полоска шпагата вдоль линии фронта.
— Отступаем? — промолвил он тихо, подходя ближе к столу и протягивая руку Николаю.
Николай, не обернувшись, боком как-то вынес свою правую руку, крепко сжал ладонь Быкова и громко сказал:
— Наконец-то явился! Я за тобой уже третьего ординарца посылаю.
— В полете был…
— А может быть, не решался прийти? —
— Я не понимаю.
— Вот и плохо! — ответил Николай, перебивая последние гвозди. И сразу же, не давая опомниться Быкову, строго спросил: — Что за человек Победоносцев?
Быков ждал всего, но не этого вопроса. Он никогда не видел Николая таким чужим, неприветливым, раздраженным и, отступив немного, сердито сказал:
— Теперь, когда человек погиб, ты мог бы и не спрашивать о нем с раздражением!
— Ты меня, знаешь ли, не учи, а отвечай прямо, когда тебе задают вопросы!
— Пожалуйста, — с бешенством ответил Быков. — Этот человек — мой родственник.
— Брат твой, что ли?
— Брат моей жены.
— А где сейчас находится твоя жена? Не у белых?
— Если ты будешь задавать нелепые вопросы, отвечать не стану.
Николай подошел почти вплотную к Быкову, схватил его за плечи и, в упор разглядывая карими колючими глазами, сурово сказал:
— Я тебя позвал не для шуток.
— Изволь! — ответил Быков, передернув плечами. — Спрашивай, если тебе нужно. Я, по-моему, никогда не врал…
— Что он за человек?
— Ты его сам должен бы помнить. Или забыл, как в семнадцатом году, незадолго до февральской революции, когда за тобой охотились царские жандармы, он спас тебя и на самолете доставил до городка на Днестре?
— Я не о том спрашиваю, что раньше было. Ты прямо ответь: как он вел себя на фронте сейчас?
— Плохо вел.
— Плохо? — садясь на стул, сказал Николай.
— Очень плохо, — улыбаясь недоброй улыбкой, ответил Быков. — Отвратительно себя вел: как только встречал белый самолет — сразу же его расстреливал в воздухе.
— Ты шутить сюда пришел или разговаривать по-серьезному?
— Ты спрашиваешь — я отвечаю. Я спрашиваю — ты не отвечаешь и еще кричишь на меня.
— Мы подозреваем летчика Победоносцева…
— Тогда заодно подозревай уж и меня! — крикнул Быков.
— …в измене, — глухо сказал Николай.
Быков отошел к самому окну и медленно начал расстегивать портупею. Николай молча наблюдал за ним, собирая разбросанные по столу гвозди.
— Вот! — сказал Быков. — Я человек прямой. Раз ты его подозреваешь — то и меня подозревай! Если его будешь расстреливать — то и меня расстреляй!
Он вынул из кобуры браунинг и протянул его Николаю.
— Принимай от меня оружие и зови караульных — пусть берут под арест красного летчика Петра Ивановича Быкова.
Николай взял браунинг, разрядил его для чего-то, щелкнул курком и вдруг с обычной своей отходчивостью сказал: