Небо Мадагаскар
Шрифт:
– Национальность, – повторила для Датви Нада.
– Я понял, – ответил Датви, – и мне почему-то подумалось, что скоро русские хлебнут Циолковского и Гагарина, заразятся ими и сами станут приезжими в России. Так поменяется мозг.
– И будут продаваться таблетки Марс, Юпитер, Сатурн, – сказал Мага. – Выпил Венеру – и ты на ней.
– О, интересно очень, – промолвила Нада и помыла стакан.
Она раздула щеки и с шумом выпустила воздух из них. Мага рассмеялся, в том числе и отсутствием зуба, и взял с полки книгу.
– Что за книга? – спросила Нада.
– Не моя. Блока. Его стихи.
– Хорошие. И я тут подумала, почему созвучны слова «девушка» и «дедушка»?
– Потому
– Поразительно, – удивилась Нада.
– Да, – отчеканил Датви.
Чай пах имбирем, неся по своим волнам чаинки, будто из прошлых лет, танковых, пушечных и мясных, проникнутых кровью восемнадцатилетних людей, учащихся в университете и пьющих водку и пиво между занятиями. «Кораблекрушение! Все испытали его, все окунулись в него, каждый пережил переход в тридцатилетие, когда ты уже другой человек, полностью обновленный, без дурачеств, знакомств, юности, выноса мозга, гулянок по вечерам и ночам, города Сочи в глазах, на устах и на сердце».
– А вот интересно, когда победят смерть? – спросила будто никого Нада.
– Смерть? – переспросил Мага. – Трудно сказать. Должны.
– Смерть может уйти, – сказал Датви, – но надо понять, что умирает только имя человека, его кладут в гроб, а сам человек живет.
– Интересная мысль, – отвернулась Нада и начала изучать книги. – У морей есть название: Черное море, Белое. Ну и так далее. Надо идти дальше, конечно. Стакан воды Кошкино. Графин с водой Солнцево. Бидон молока Чернигово. Так и надо теперь.
Скучали, не знали, что делать, сидели, листали книги, просматривали журналы, выпили снова чай. Покурили. Пока разрешенное. Ни о чем даже не думали. Только были. «Человек – это гвоздь, его вгоняют, он становится все меньше и меньше, пока не исчезает полностью. Иисус – гвоздодер».
– Я будто слышу и чувствую мысли и чувства, ведь они – разные виды животных, – промолвила Нада, – проносится зубр – любовь, пробегает лиса – страдание, мелькает волк – работы Спинозы, косолапит медведь – пьесы Марло, танцует олень – смех и злость.
– Ну, такие мысли рождаются в Карабахе, он эпицентр мышления, он есть само мышление, – сказал на то Мага. – Так бывает иногда на этой планете, кружащейся на игле наркомана.
Датви усмехнулся и сделал медвежье лицо, утверждая животное бытие, стремящееся порвать с собой и с людским, чтобы сразу махнуть на небо, растревожить его и за час посетить десять планет, не менее, но и не более, так как мало чего запомнится, а запоминаться должны рок-группы, книги битников и картины, нарисованные Ван Гогом на спинах людей, в силу чего эти люди не умерли, не разложились, не распались и не обернулись в прах. «Мысли – это дождь из туч – из мозгов: когда он идет, печень, почки, селезенка и сердце сбиваются в кучу и открывают зонт в виде легких, чтоб не промокнуть и не простыть. Но это осенью. Летом эти же органы танцуют под дождем и брызгаются, радуясь мышлению, идущему на них и дарящему им понимание того, что недоступно иным: например, то, что Бодрийяр – не мыслитель, а книга, которую написал Бодрийяр: и не зря, так и должно быть, потому что роды – это когда ты рожаешь себя; если рожают тебя – это смерть». Решили выпить кофе, Нада сварила, поставила чашки, Мага разлил напиток и добавил виски в него.
– Это же извращение, – сказала Нада.
– А это не извращение, что сейчас в воздухе – цитаты из Томпсона, и мы вдыхаем их, делаем частью себя, не стесняясь – ничуть? – парировал Мага.
– А цитаты откуда? – спросил Датви.
– Из «Царства страха», – ответствовал Мага.
– О, это хорошо, я когда-то читала.
– Тоже, но не читал, – выдал такое Датви.
Сделали по глотку и все вместе подумали, что осиное гнездо – это мозг. «Но у кого-то муравейник, у кого-то нора, у кого-то берлога, у кого-то гнездо. Разные есть мозги». Мага задумался и решил, что «Капитализм и шизофрения» – главная книга двадцатого века, что она – дирижабль, самолет, ракета. «Название этой книги из трех слов, но, считай, одного, потому что оно – матрешка. «Капитализм и шизофрения» – имя, название торта, сока, пива, коньяка, виски, машины, банка, города и страны. Это не просто книга. Если ее читает шизофреник, то превращается в капитализм. Или наоборот». Мага закурил и вспомнил Кольтеса, как ходил на его спектакль, как читал его книгу пьес. «Конечно, Роберто Зукко – это имя для всех людей. Кольтес написал биографию всех людей. Показал каждого в отдельности и всех в общей сумме, помножив их потом на себя, для чего он разделился на живого и мертвого, чтобы итог был большим».
– Тоже хочу курить, – изъявила желание Нада и закашлялась от сигаретного дыма. – Чтобы чужой дым не вредил, нужно курить самой.
Мага дал ей сигарету и поднес к ней огонь.
– Так теперь лучше? – спросил ее он.
– Да, намного, спасибо.
Датви ничего не сказал, просто достал электронку и задымил, посматривая на своих друзей, как на Идиота Игрок. «Ночь вертикальна, потому что горизонтален день».
– Так странно кругом, – сказал Датви. – Но если человеческий мозг – муравейник, то матка есть его я.
– Это же относится и к пчелам, – сказала Нада.
– Интересно, – промолвил Мага, – тогда шизофрения – рождение новой матки и отделение нового муравейника или улья.
– Так и тело станет двойным, – отметила Нада, – не только расщепление ума, но и тела. Альтернатива родам.
– Хорошо, – согласился Мага.
Друзья допили кофе и разошлись. Мага и Нада ушли, Датви лег на диван и попробовал ничего не думать, кроме того, что все умрут, так как никто не умрет. «Выпивка хороша своим отсутствием, потому что в этом случае ты пьешь не одну или две бутылки, а весь мировой алкоголь. Пить водку или виски – заниматься сексом с женщиной, но есть еще онанизм». Так проходили минуты, а Мага и Нада шли по улице Бродского и молчали беспечно. Никакого напряжения не было, мысли текли рекой и несли рыбу и корабли. «Бог – это вирус, он может проникнуть в организм и заразить его богом, сделать человека больным – вечным и бесконечным. Двадцать первый век принадлежит борьбе с этим вирусом и войне за него».
– Молчим.
– Потому что Платон драматург, а не философ, – ответствовал Мага. – Он за нас все сказал.
– Ясное дело.
– Да.
Попили газированной воды, отдающей водкой, сели в автобус, проехались, вышли, заплатив за проезд, углубились в аллею героев, где стояли вперемешку бюсты армянских и азербайджанских воинов как память военных лет. «Мир и война – банка с томатами, война – банка, томаты в ней – мир. Но в банке могут быть и огурцы, и капуста».
– Прожарка – это если, скажем, собираются герои «Бесов» и шутят и перемывают косточки своего создателя.
– Достоевского.
– Ну, – запрягла лошадь Нада.
На это усмехнулся и размечтался Мага, загрустил о вине «Самцихе», которое наполнило бы его желудок и повело по улицам, наполненным до отказа Булгаковым, распятым на каждом перекрестке и раскинутым Маргаритой, Берлиозом, Бездомным, Воландом, Швондером, Преображенским, Шариковым и другими машинами, трансформерами и детскими куклами из его книг. «Лицо Буратино – пах, он должен совать нос в рот Мальвине и оплодотворять ее мозг». Они остановились и поцеловались, как кошка убегает от пса и от мыши.