Небо Мадагаскар
Шрифт:
– Фрейд всю жизнь покупал колбасу, баклажаны, багет, огурцы и морковь. Он скрещивал их, как шпаги. Теория хорошая. Но Христу и Фрейду в душе, в голове не хватило дынь, арбузов и тыкв.
– А при чем здесь Христос? – спросила Нада.
– При том, что Христос – лыжник в России. Его распяли на лыжных палках. А ноги Христа до сих пор бегут по лесам и полям России.
– Без него?
– Без него. Ведь крест – это лук. Натянули лук, вставили стрелу, распяли Христа и выстрелили. Смерть Христа есть полет. Иисус улетел сразу после
– Нет, его руки были прибиты к луку. Христа разорвали на части. Теперь куски Иисуса в душах разных людей. Один человек – ноги Иисуса, другой человек – туловище Иисуса, третий человек – его голова. Она и решает все.
Сели на лавку, левая рука Маги начала красться к правой ладони Нады, чтобы захватить ее и взять в плен. «Был человек по имени СССР: он умер, и Советский Союз развалился. Все проще простого. Все понятно без слов. Но я их думаю, то есть кручу мясорубку. Ведь мычание – огромный кусок мяса, который разрезают и пропускают через мясорубку, образуя слова».
– Что думаешь? – спросила Нада.
– О Томпсоне думаю, что он выстрелил в зеркало и упал замертво.
– Рикошет?
– Вовсе нет. Просто убийство. На чувстве зависти к самому себе. На неприятии того, что у него больше славы и денег, чем у него.
– Я не читала Томпсона, но понимаю, о ком ты говоришь.
– Конечно. Томпсон – клыки и зубы льва.
– А лев кто?
– Сумма всех гиен, напавших на него.
Они покурили, дымя в разные стороны и образуя тем самым усы Сарояна, то есть представляя его лицо. «Бывает так, что толпа – это лицо человека, и ее движение – ход мыслей его, мышление о греках и бытии». Мага задумался о цирке и решил, что это содержимое головы человека, вообще человека, любого. «А раньше были охотники, лес и звери, но времена поменялись, теперь охота и дикая жизнь – телевизор и комп, они заперты в них, и нет ничего удивительного в том, что человек может бросить телефон после полученного сообщения или звонка и побежать в страхе и ужасе, матерясь и ревя». Нада встала и медленно пошла, двинулась так, что Мага не смог спросить, куда она и зачем. Она постепенно ушла, ничего не сказав. Мага посидел еще и тоже пошел, но к себе. Дома убрался, принял душ и выпил холодный чай. Лег на диван. «Бротиган обрисовал будущее мира, купил гараж, написал на его крыше и стенах «Рыбалка в Америке» и прославился на весь мир, потому что к гаражу выстроилась вереница из миллионов машин, которую Бротиган сфотографировал, сделал цепочку и повесил машины на шею с кулоном в виде гаража. И самоубийство писателя стало понятно тогда: гараж впустит в себя машину, и цепочка сожмется, задушив автора дверями, багажниками, капотами и людьми».
– Бокс – это литература, – сказал он вслух, – руки – это строки, которые должны бить. Кулак – это точка. Но есть еще уличные драки. Это обычная речь и графомания.
Мага почесал подбородок и встал. Понабирал текст на смартфоне и принял звонок от Жаклин. Та хотела увидеться, чтобы прочесть свой рассказ. Договорились о кафе «Эйзенштейн». В шесть часов вечера.
– Окей, – сказала Жаклин.
Мага отключил телефон и побрился, отправил частицы души и мысли в раковину, попрыскался одеколоном и провел рукой по щекам. Волосков не было. Он успокоился и пожарил яичницу. Съел ее с красным перцем. Покурил на балконе и отправил несколько рассказов в журнал «Карабах». Получил уведомление, что рассказы получены, вздремнул, оделся и пошел на свидание – на деловую встречу.
10
Улица ничем не удивила, только пара летающих тарелок пронеслась над домами, а так – ничего – люди, разделенные на телевизоры и компьютеры, два вида бытия, совмещенные иногда. Поэтому Мага внедрился в кафе, заказал бутылку вина «Агдам» и сел в полутемном месте. Ну а Жаклин еще не было. «Вино впадает в кровь, потому его можно звать притоком, по нему плывут Финны и Джимы, тысячи человек, и устраивают жизнь и представление внутри человека». За этими мыслями его застала Жаклин, одетая в последние мысли Чорана.
– Привет, – сказала она и примостилась рядом. – Буду читать рассказ и потягивать кофе. Ты пьешь вино?
– Иногда и сейчас.
Они помолчали, Жаклин заказала мокко и достала блокнот.
– Я прочту самое начало, ночью писала, делала наброски, неброско. Лондон ворвался в мировую литературу из Аляски, пал с вершины в низину, разнес свои рассказы по редакциям, не получил ответов и устроил драки с редакторами. Ничего не добился этим. Начал лучше писать. Вносить Ницше в чернильницу, писать его кровью, собранной, а не захороненной. В самом деле, ранние рассказы Лондона написаны кровью Фридриха Ницше. Об этом мечтали многие, но не знали. А Лондон оправдывал свою фамилию, захватывая Африку и Индию духа. Ведь рассказ – это лодка, а корабль – роман. Иначе говоря, у всего есть своя аналогия, потому Лондон устроил кулачный бой, отправился моряком до Китая и женился на скромной девушке из небогатого семейства. Жил так два года, а потом устроился на работу: стал украшать машины цитатами из своих книг. Как тебе? Хорошо?
– А почему именно Лондон?
– Ну, мне он представляется ключевым. Его «Мартин Иден» – энциклопедия жизни сердца в груди.
– Не спорю, но интересно.
– Я продолжу тогда, – сказала Жаклин, хлебнув кофе и закурив сигарету. – По ночам Лондон спал очень тяжело, он постоянно хотел писать, он вскакивал, садился за стол и исписывал целые страницы. Так и смерть его, если забежать вперед, есть потопление Лондона, он утонул в собственных текстах, море из капель – букв – настигло его и сделало утопленником. Его больше нет. Нет Лондона, но город стоит. И он – памятник писателю или он сам, человек-город, с тысячами людей, собак, кошек, машин, покупок, работ, соитий, сделок, поездок и драк.
Конец ознакомительного фрагмента.