Небо на двоих
Шрифт:
Я глянула на часы, стоявшие на туалетном столике, и удивилась. Они показывали восьмой час. Выспаться за пару часов после массы передряг невозможно. Выходит, я проспала больше суток? Ничего себе! Понятно: все обитатели дома, в том числе и хозяин, сразу после водворения меня в кровать тут же занялись делами. Обо мне забыли, и я с большим удовольствием проспала все царство небесное.
Двери на балкон были открыты, и ветер раздувал почти невесомую занавеску. Я поднялась на ноги и только тут обнаружила, что на мне надета ночная сорочка. Новенькая, из фланели. Голубая, в желтых рыбках. Такую в здравом уме я ни за что бы надела. В восьмидесятые годы похожие ночнушки носила моя
«Только не он! – постаралась я себя успокоить. – Я ведь не помню, как меня перенесли в спальню, могла не запомнить и то, как переоделась».
И все же собственные доводы показались мне не совсем убедительными. Откуда, к примеру, взялась сорочка? Или они хранятся в доме про запас? На тот случай, если хозяин вздумает лечить очередную непутевую гостью от простуды… Но что случилось со мной? Вусмерть напиться тремя столовыми ложками виноградной водки – это, наверно, редчайший дар. Но, скорее всего, я просто перемерзла, а тут спиртное, да на старые дрожжи, плюс бутерброд с горчицей, в придачу горячий чай с лимоном… Сосуды резко расширились, вегето-сосудистая система не выдержала. И – хлоп! Поволокли тебя, Оля, как чурку!
Я недовольно поморщилась. Кому понравится, что тебя лапает малознакомый мужик. Особенно, если ты в обморочном состоянии и не способна дать отпор. Я не сомневалась, без лапанья не обошлось. Какой мужик удержится, чтобы безнаказанно не потискать молодую бабенку? В любом случае, хотел того Вадим, не хотел, но ко мне он прикасался. И кое-какие подробности моего телосложения тоже, наверное, разглядел или ощутил, ведь он не в инвалидной же коляске поднял меня наверх.
Помнится, я неплохо воспринимала окружающее до того момента, когда у меня все поплыло перед глазами и кто-то подхватил меня на руки. Сомнительно, что Вадим позвал кого-то на помощь, того же Николая, например.
Я фыркнула, представив, как тщедушный мужичок, согнувшись в три погибели и шатаясь от изнеможения, поднимается по лестнице, а мое бесчувственное, весом этак в полцентнера тело болтается на его руках, конечности волочатся чуть ли не по ступенькам. На верхней он спотыкается, роняет меня на пол, сверху валится сам… Мда! Картина маслом! Нет, однозначно в спальню меня доставил Вадим. Мне не хотелось признавать это, но я обиделась бы, если б Добров доверил меня Николаю. И все-таки кто же переодел меня в сорочку? Тут я вспомнила слова Любавы, вернее, ее клятвенные заявления, что Вадим настолько серьезный мужик, что ему даже в голову не придет приударить за мной.
Кто бы сомневался в Любавиных талантах! Наверняка убедила брата, что я человек строгих правил и не намерена крутить скоротечные романы. В таком случае он вряд ли осмелился надеть на меня сорочку. Возможно, попросил о помощи Мадину? Хм, тоже не лучший вариант. Чужая женщина рассматривала меня – слабую, невменяемую. В таком состоянии я могла и наболтать три бочки арестантов… Но кто в том виноват, Оля? Кто тебя заставлял забираться к черту на кулички, в это Члоу? Неужто не сумела бы выкинуть Юру из головы в Москве? Пошла по пути наименьшего сопротивления, вот и огребла кучу проблем!
От неприятных загадок-догадок хорошее настроение испарилось вмиг, как снежок на сковородке. Не радовал даже солнечный день за окном. Похоже, я и правда проспала больше суток. Но почему никто не будил, не беспокоил меня? Ведь ненормально же спать столько часов кряду!
Вещи, которыми меня снабдил Вадим, исчезли. «Специально забрали, что ли?» – подумала я с
Широкое парадное крыльцо, как в старинном барском доме, двумя пролетами сбегало к широкой аллее, по обеим сторонам которой росли цветущие мандариновые и лимонные деревья. А возле крыльца благоухал и искрился капельками росы чудесный розарий. Там уже распустились первые цветы. Портик над крыльцом поддерживали четыре колонны. А по бокам лестницы еще и кованые решетки с причудливым орнаментом имелась. Одну из них обвивала виноградная лоза, вся в молодых побегах, вторую – вьющаяся роза, щедро усыпанная крупными алыми цветами.
Чуть в стороне от аллеи виднелась та самая беседка, которую я заметила сквозь стеклянную стену гостиного зала. Она немного смахивала на пацху, в которой мы с Давидом так славно попировали. Рядом с ней находился уличный мангал, больше похожий на печь. А вокруг раскинулось море-морское цветов, кустарников, деревьев. И все это цвело, благоухало, излучало спокойствие и благодать.
Несмотря на раннее утро, в воздухе сновали пчелы, порхали бабочки, трещали крыльями стрекозы, во всю силу легких распевали птицы. Их голоса сливались в одну симфонию с чистым горным воздухом, ослепительно ярким солнцем, молодой листвой всех оттенков зеленого и моим настроением. На крыше беседки белый кот с рыжим пятном на спине, распластавшись, крался к юркому черному дрозду, который вертел хвостом у него под носом. Бросок! Дрозд вспорхнул, озорно свистнул: дескать, поделом тебе, бродяга! – и перелетел на акацию, усыпанную белыми гроздьями соцветий. Кот повис на лапах, зацепившись за край крыши и, мявкнув, сорвался вниз. Глухой шлепок… Я зажмурилась, но расслышала новое «Мяв!» и открыла глаза.
– А чтоб тебя! – в сердцах произнесла я, заметив кошачий хвост, мелькнувший в цветнике. И отправилась на обзорную экскурсию по балкону, который почти целиком опоясывал дом по второму этажу. При этом я не стеснялась, что кто-то заметит мое любопытство. Внизу просто-напросто никого не было: ни людей, ни собак. Вообще никакого движения, словно все вымерли вокруг. А может, попросту отсыпались?
Правда, в метрах пятидесяти от дома, справа, за высоким забором располагались хозяйственные постройки. Там кудахтали куры, орал петух, блеяли козы, призывно мычали коровы. И раздавались голоса: женские и низкий мужской, который был мне незнаком. Слева же тянулись аккуратно подстриженные, выше человеческого роста заросли кустарника. Но не лавра – с мелкой, в ноготь, листвой. За живой изгородью просматривались длинный навес и какие-то строения, издали похожие на альпийские домики-шале. Между ними сверкало зеркало большого открытого бассейна, а еще дальше находился настоящий теннисный корт, огороженный сеткой.
«Ничего себе!» – восхитилась я. И тут же простила Вадиму и фланелевую сорочку, и все тревоги-сомнения по поводу того, кто меня переодевал. А еще подумала, что, кажется, выдюжу здесь пару недель.
Ниже по склону я разглядела крыши нескольких особняков. Сами дома тонули в зелени и белой кипени цветущих деревьев. И здесь людей я не разглядела, но слышала далекие голоса, звяканье ведер, мычание коров. Над крышами поднимался дымок, пахло свежеиспеченным хлебом и парным молоком. «Где-то там живет Мадина, – подумала я. – Ведь Вадим сказал, что она его соседка». Но по каким признакам определить дом женщины, я не знала, а на крышах, понятное дело, имена владельцев не пишут.