Небо на двоих
Шрифт:
Я с досадой стукнула по капоту кулаком.
– Вот наказание! Там люди гибнут, а мы торчим здесь, как последние сволочи! – Посмотрела с надеждой на Николая. – Или все-таки попробовать перебраться через оползень?
– Нет, это опасно! Даже пешком не пробуй!
Николай с трудом выбрался из машины. Я уже не возмущалась, что он совсем не бережет ногу, поскольку впервые, наверное, поняла, что бессильна изменить ситуацию.
– Снова дождь к вечеру соберется, – сказал Николай, оглядывая из-под руки горизонт. – Плохо. Гора может опять поползти.
Он
– Придется подняться выше, попытаемся объехать оползень. Только… – Мужичок замялся. – Заслон там стоит. Конкуренты наши выставили. У Вадима с Эльзой контры…
– Кто такая Эльза? – быстро спросила я.
– Это не ко мне, – отвел взгляд Николай. – А то неправильно что-то скажу, Вадим сочтет за сплетника.
– Не хотите говорить, не надо, – пожала я плечами, но взяла себе на заметку информацию о конкуренте с женским именем. Затем развернула машину. – И все-таки едем! Попробуем пробиться! Возможно, ваши конкуренты уже в Члоу. Помогают расчищать завалы.
Николай в ответ скривился, но сказал коротко:
– Поехали, посмотрим…
Дорога, по которой мы направились в объезд обвала, на дорогу походила мало, впрочем, как и все местные дороги. Я молилась лишь о том, чтобы удержать руль, когда машину швыряло из стороны в сторону, и чтобы острые камни не пробили колесо.
Вскоре дорога вывела нас на край огромного провала, дно которого терялось в сизой дымке, а затем резко поползла вверх. На одном, особо крутом участке, колеса потеряли сцепление с почвой. Тормоза не помогали. Машина скользила, как на лыжах, к пропасти. Я уже видела валившиеся вниз камни, и серый туман на дне, в который те камни ухали, словно в преисподнюю.
«Еще секунда, и ты уйдешь в полет, Оля!» – мелькнуло в голове. Я мысленно перекрестилась и вывернула, что было сил, руль вправо. И – о, чудо! – скольжение прекратилось. Мы замерли на самом краю, уткнувшись в обломок скалы, оставшийся при прокладке дороги.
– Ну, ты даешь! – Мой спутник вытер лицо носовым платком и посмотрел на меня с восхищением. – Я уж думал: каюк! Где научилась так ругаться?
– Ругаться? – Я провела ладонью по лбу, смахивая капли пота. – Понятия не имею! Даже не помню, что ругалась.
Николай тихо засмеялся. А я с опаской, осторожно, ласково приговаривая: «Давай, давай, милая!», вывела машину с опасного участка. И тогда, кажется, впервые перевела дыхание.
А затем увидела то, что в других обстоятельствах разглядела бы моментально – поляну на склоне горы. Вернее, то, что осталось от цветущих альпийских лугов. Отвратительное, удручающее зрелище! С каменистого склона, казалось, сняли зеленый скальп, оставив пустыню – грязь вперемешку с огромными уродливыми пнями, сучьями и лапником. Повсюду виднелись следы колес. На краю поляны я разглядела разбитый трелевочный трактор, груду железных бочек и два вагончика-бытовки. Там, видно, жили лесорубы. В стороне от поляны, около небольшого озерка, все еще зеленел лес, но оттуда доносился резкий визг электрических пил, вгрызавшихся в живое
Я потеряла дар речи. С таким варварством мне еще не доводилось встречаться. Вероятно, когда-то здесь плескалась в речках форель, а в лесах паслись олени, но ничего этого больше не существовало. Похоже, здесь рубили все подряд. Дьявольски безжалостно уничтожали все, что попадало под руку.
– Видишь? – спросил Николай. – Это и есть Эльзина стройка. Она скупила несколько усадеб, те, что на отшибе Члоу, прихватила еще землицы, явно самовольно, и в пику нам строит свой туркомплекс.
– Почему в пику? – спросила я.
Николай насупился.
– Я ведь сказал: все вопросы к Вадиму. Не знаю, чего они не поделили.
– А им было что делить? – снова поинтересовалась я.
Мужичок яростно сверкнул глазами из-под мохнатых бровей и буркнул:
– Я с этой сучкой не в контакте. Надо будет, Вадим расскажет.
«Ага, – подумала я, – кажется, кое-что вырисовывается. Уж не та ли это женщина, о которой говорил Шалико?»
Но я решила не забивать себе голову Эльзой и ее отношениями с Вадимом, а сосредоточила внимание на дороге. Тяжелые лесовозы разбили ее в пух и в прах. Наша машина с трудом преодолевала глубокую колею. И когда бороздила брюхом по камням, у меня мурашки пробегали по коже, я ежилась от неприятных ощущений.
Николай молча смотрел в окно. Мне казалось – безучастно. Но вот мы проехали мимо молодых деревьев, вбитых в грязь, измочаленных тракторными гусеницами в труху, и он пробормотал:
– Вашу маму… Сволочи!
Тут я была с ним солидарна. Против логики, но солидарна. Деревья, естественно, мешали строительству. Все то, что я увидела, и огорчило, и разозлило меня одновременно. Да и как не расстроиться, как остаться равнодушной, если видишь грубое насилие над землей, хамское, бессовестное? Насилие временщиков, привыкших срывать куш и плевать на все остальное.
С трудом мы подъехали к одному из вагончиков. Путь нам преградил шлагбаум – тяжелое бревно на цепях. Я посигналила. Один раз, затем второй… Наконец на пороге бытовки появился заспанный детина славянской наружности в выцветшей футболке, трусах и резиновых сапогах.
– Чего надо? – пробурчал он, сильно окая. – Здесь проезд запрещен.
– Дорога завалена. Мы едем в Члоу. Там под оползень попали несколько домов.
– А я тут при чем? – Детина зевнул. – Не велено чужие машины пускать!
– Идиот! Там люди гибнут! – Я выскочила из машины и схватила его за грудки. – Я – доктор! Понимаешь, дубина?
– Че орешь? Какой оползень? – Он оторвал мои пальцы от футболки. – Мы тут при чем?
– Вы как раз и при чем! – рявкнула я. – Лес извели, вот и поплыла почва.
– Че ты городишь? – Парень с недоверием уставился на меня. – Я, правда, слышал ночью грохот, но, думал, опять гроза пришла. Тута сутки напролет грохочет!
– Тута… Гроза… – Я едва сдержалась, чтобы не съездить по шее тугодуму. – В горах работаешь, а грохот обвала от грома отличить не умеешь. Давай поднимай шлагбаум!