Небо на двоих
Шрифт:
В тот момент мы свернули на ответвление дороги. Теперь я знала, что оно ведет к дому Вадима. Ориентирами выступали две высоченные узкие башни, чьи стены напоминали вертикально поставленную мостовую. Только «брусчатка» была крупнее. Верх башен венчали крепостные зазубрины, в стенах имелись узкие бойницы. Они словно охраняли вход в ущелье, по которому вилась дорога.
– Думаешь, зачем раньше в горах строили башни? – спросил Вадим. И сам же пояснил: – В них месяцами скрывались от кровной мести. Война шла не только между селениями, но и между домами. Достаточно было сказать обидное слово, ударить
– Вот почему Сырма хочет поставить «Ромео и Джульетту», – вздохнула я. – Действительно, очень похожие обычаи. Война кланов…
– Сегодня Митан подарил непростой кинжал. Мергиани принадлежат к древнему роду князей Тадешкелиани. Их кровная месть с родом свана Бекмурзы продолжалась более ста лет, с начала девятнадцатого века. А закончилась, когда один из представителей рода Бекмурзы поймал и убил безобразника и самоуправца Тенгиза Тадешкелиани, чем сравнял счет. Если не ошибаюсь, на счету той и другой стороны было по пятнадцать человек.
– Этим кинжалом убили столько людей? – ужаснулась я.
– Ну, не только кинжалом. Из ружья Шалико тоже нескольких прикончили. Видела у него раритет? Чуть ли не ровесник русско-японской войны.
– Но Илико и Сырма… Тоже кровная месть между родами?
– Нет, там другая история. Как мне рассказывали, во времена коллективизации прадед Сырмы написал письмо Сталину, прося в нем, как он выразился, «о небольшом одолжении». Дескать, если уж совсем невмоготу большевикам без колхозов, пусть колхозы живут и процветают. Только не надо трогать абхазов, потому что абхазу, глядя на колхоз, хочется лечь и тихонько умереть. Естественно, письмо не дошло до Сталина. Его перехватил прадед Илико. Он работал начальником почты. И передал его в НКВД. Прадеда Сырмы арестовали и отправили в сибирские лагеря, где он и сгинул. Видно, не пережил страшные морозы. Вот отсюда и пошла вражда. Непримиримая!
– Ты думаешь, отец Илико пойдет на уступки?
– Не пойдет, даже не сомневаюсь. Но попробовать нужно. Он у меня старший на лесопилке. Очень рассудительный и неглупый малый.
Про лесопилку я не стала уточнять, а то собеседник опять рассердится, что лезу в чужой карман, и спросила:
– А что там Сырма говорила, дескать, в реку броситься придется, если не разрешат свадьбу?
– Глупости говорила, – поморщился Вадим. – Есть тут на берегу скала. Говорят, лет сто назад парень с девушкой прыгнули с нее в воду. Тоже родители не разрешили им пожениться. Я уже говорил Сырме, чтобы выбросила подобную муть из головы. А то не посмотрю, что взрослая девица, надеру уши.
– Неужели ничего, абсолютно ничего нельзя поделать?
– Эти люди не поддаются на уговоры. Обычаи – святое дело. Правда, от кровной мести раньше можно было откупиться. Плата определялась специальным судом из двенадцати родственников
– Я уже заметила, – кивнула я. – Здесь пожилые женщины носят только черные юбки и платья.
– Так сколько у них родственников-то. Месяца не проходит, чтобы кто-то не умер.
– Может, и в случае Сырмы какой-то выкуп можно заплатить? – осторожно спросила я. – Виноватой стороне. Все-таки прадед Илико провинился…
– Ну да, скажи об этом Георгию, отцу Илико, он очень обрадуется, – произнес сквозь зубы Вадим. Дорога пошла в гору, размытую ливневыми потоками. Добров сосредоточенно вел машину, а я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с ним еще накануне. И наконец набралась смелости.
– Все же я хочу заплатить тебе за проживание и еду, – сказала я решительно. – Тысячи долларов в месяц достаточно?
– Нет, ты все-таки больная на голову. – Вадим с рассерженным видом покосился на меня. – Деньги некуда девать? Так помоги Сырме. Что там? Костюмы, декорации… Или в садик игрушки купи, книжки… Или в школу…
– Ты не о том говоришь! – не отступала я. – Я ничем не заслужила, чтобы пребывать у тебя на содержании. Это меня оскорбляет, понимаешь?
– Понимаю, – с досадой кивнул Вадим. – Боишься, что потребую взамен любви и ласки? Не дождешься! Это мы уже проходили!
– Но тогда я вообще ничего не понимаю!
Я еле сдержалась, чтобы не высказать Вадиму все, что о нем думаю, в самых нелестных выражениях. Могла бы подогнать целый состав обидных эпитетов и при случае выпустить их залпом. Но что-то остановило меня. Более того – мне наоборот захотелось прижаться щекой к его плечу, обнять за шею и – будь, что будет… Пусть даже придется пешком добираться до дома…
Тут нашу машину стало швырять из стороны в сторону с такой силой, что крамольные мысли сами собой увяли. Увяло и желание вести разговоры с таким толстокожим носорогом, с таким упрямым буйволом, чья лобная кость толще танковой брони…
Наконец показались знакомые ворота. Рядом с ними стояла «Нива» Давида.
– Вернулись! – обрадовался Вадим. – Видишь, дожидается Давид. Вот уж исполнительный человек, не чета Шалико! Все снаряжение, все инструменты сто раз проверит перед выходом в горы.
Добров несколько раз просигналил под воротами, и они почти сразу отъехали в сторону. Навстречу нам почти бежал Давид. В свете фонаря его лицо казалось мучнисто-белым.
– Вадик, Оля! – он задыхался. – Николай умирает. Температура под сорок. Ногу разнесло, как полено. Там Мадина возле него.
– Так, говорите быстро! – я выскочила из машины. – Какие лекарства есть у Мадины? Хирургические инструменты?
– Не знаю, – опешил Давид и посмотрел на Вадима. – Я хотел отвезти его вместе с Гочей в Сухум, а Николай наотрез отказался. Заругался даже. А вернулись, смотрим, ворота никто не открывает. Я – через забор. А он в своей избушке… бредит…
– Понятно. – Вадим посмотрел на меня. – Ты сможешь помочь?
– Попытаюсь, но все равно Николая нужно везти в Сухум. Вдруг там что-то серьезное.