Небо на двоих

Мельникова Ирина Александровна

– Грузины ту войну проиграли, потому что пришли разбойничать и грабить. – Вадим взял меня под руку и помог перейти по камням неглубокий, но быстрый ручей. – Целые троллейбусы набивали добром: коврами, мебелью, телевизорами, потом цепляли к танкам и угоняли. А когда им накрутили хвост, никакого насильственного выселения здесь не было – все сами бросились за Ингур. Страшная картина, скажу тебе, точь-в-точь «Бег» Булгакова: толпами, чуть ли не босые, голодные, с детьми, в глазах ужас…

– А Николай, получается, воевал? На стороне абхазов?

– Ну, он долго присматривался. Примеривался. Но однажды вернулся в Мерхеули – и застал страшную картину. Восемь танков заняли позицию перед поселком – и бьют по

нему из пушек. Кинулся Николай, только обстрел закончился, домой. Окраина поселка вся в руинах, кровь, стон, визги. Его дом – в глубине. В стене зияет дыра от снаряда. Всю семью: жену, дочь, сына, отца накрыло одним тем снарядом. Похоронил он их и – в Ткварчел, город шахтерский недалеко отсюда. Быстро сообразил, что танки, когда те пойдут штурмовать Ткварчел, берданками не остановишь. И успел наладить производство мин на основе газовых баллонов. Его, как говорится, ноу-хау. Он их заправлял взрывчаткой, которой для работы в шахте было вдоволь. Позже радиоперехват донес с грузинской стороны: абхазы применяют ранее неизвестное в мире сверхоружие – разрывает танк пополам. Представляешь? Затем Николай склепал из нескольких подбитых танков один действующий. Следом другой. Так у ткварчельцев появилась своя бронетехника. Из водонасосов и электродвигателей он смастерил и запустил на горной речке целый каскад мини-электростанций. Вот, а ты говоришь, пьяница… Не скрою, какое-то время после войны он пил. Но вот уже несколько лет работает у меня. Нахвалиться на него не могу. Настоящий Левша! Позавчера годовщина была со дня гибели семьи, поэтому выпили с ним немного. А больше Николай – ни-ни!

– Хорошо, если так. Но он смотрит на меня… – я замялась, – так, что мне не по себе становится.

– Понятное дело, – усмехнулся Вадим. – Ни он, ни Давид, ни Мадина не хотят повторения ошибок…

– Чьих ошибок? – быстро спросила я.

Но врасплох собеседника не застала.

– Тебя не касается. – Вадим помрачнел. – И тоже к делу не относится.

Он остановился перед одноэтажным каменным зданием с облупившейся штукатуркой, давно некрашенными оконными рамами и с едва заметными буквами на выцветшей вывеске «Дом культуры села Члоу. Очамчирский сельсовет». На дверях висел большой амбарный замок.

– Пришли! Но что-то не видно Гочи. Ты посиди на скамейке, – кивнул Добров на деревянное сооружение, истертое множеством задов, – а я поднимусь к нему домой. Узнаю, что со стариком. Обычно он днями толчется у клуба.

– Хорошо. Только ты недолго!

Я уселась на лавочку. Оказывается, совсем не скучное занятие – бесцельно глазеть на окружающий мир! Вовсю сияло солнце, зеленела трава. Забор напротив был сплошь увит виноградом и багровыми розами. Мимо проходили то небольшие стада коз, то несколько телят принялись щипать пырей у забора, то, похрюкивая, трусили вдоль дороги свиньи и поросята. Спешили куда-то женщины в черных одеждах с ведрами и корзинами, мужчины, один даже с плугом на плечах… Мальчишки в форме «Спартака», перебрасывая друг другу мяч, пронеслись в сторону школы. И вскоре оттуда донеслись их громкие вопли и звонкие удары по мячу. Скамейку прикрывали сверху и сзади какие-то кусты, щедро усыпанные душистыми белыми соцветиями, и мне казалось, будто я сижу в засаде. В отсутствие Вадима никто не обращал на меня внимания. А я в который раз убедилась, что здесь мои знания, опыт, какой-никакой талант, даже смазливая внешность – ровно ничего не значат. Я была здесь чужой. И если бы не Вадим, то так бы чужой и осталась.

Я то и дело бросала взгляды на дорогу. Она вилась среди деревьев, обступивших дома. Асфальта в Члоу, наверное, не знали никогда, и какой дорога была первоначально, тоже не понятно. Скорее ее проложили стихийно, еще во времена царицы Тамары.

Прошло больше часа – Вадим не возвращался. Солнце пригревало все сильнее.

Тень отступила, и мне изрядно напекло голову. Вздохнув, я поднялась и обошла клуб, надеясь найти более прохладное место. И с удивлением обнаружила, что там имеется еще одна дверь, гостеприимно распахнутая. А невысокое, в три ступеньки крыльцо недавно кто-то помыл, на нем еще не просохли влажные пятна. У порога лежало старенькое мокрое полотенце, видно, для тех, кто собирался пройти в клуб, чтобы аккуратно вытерли ноги, не наследили.

Интересно, подумала я, почему Вадим не сказал, что есть еще один вход в Дом культуры? Намеренно оставил меня одну, чтобы отлучиться по своим делам? Чего было шифроваться, мне ведь его дела неинтересны…

Я тщательно вытерла подошвы кроссовок и перешагнула порог. Длинный полутемный коридор уходил в глубь здания. Пахло старым деревом, пылью и… склепом. Как-то в Германии мы с Юрой побывали на экскурсии в старинном замке и спустились в склеп его родовитых хозяев. Сейчас на меня повеяло именно теми запахами – сырости, затхлых тряпок. И горьким – плесени.

Мне стало не по себе, но я постучала в косяк костяшками пальцами.

– Эй! Есть кто живой?

Глава 23

В глубине здания послышались шаги. Обрисовался светлый прямоугольник – проем двери. А на его фоне – тонкая девичья фигурка.

– Кто здесь?

– Простите, – смутилась я, не зная, как представиться, – мне бы в библиотеку… Почитать что-нибудь…

– Это вы?

Девушка подошла ближе. И я тотчас узнала ее.

– Сырма? – удивилась я. – А Вадим пошел искать дедушку по имени Гоча. Говорит, он охраняет клуб.

– Гоча – мамин отец, – улыбнулась Сырма.

Сегодня она не выглядела сердитой или испуганной. И на меня смотрела доброжелательно.

– У дедушки спина разболелась, и я попросила разрешения разобрать книги. Тут крыша в дождь протекла, некоторые книжки отсырели. Вот просушу их, подклею и буду читателям выдавать. Дожили, дети в глаза не видели литературу, даже ту, что по программе в школе положено читать, им учителя содержание пересказывают! А здесь книги мертвым грузом лежат.

– Ты – молодчина, здорово придумала! – искренне обрадовалась я за местную детвору. – А мне что-нибудь предложишь почитать?

– Проходите. – Сырма кивнула в глубь коридора. – Только осторожнее. Пол местами прогнил, и свет нельзя включать. Проводка очень старая.

– Жаль. А когда-то явно хорошее было здание, – сказала я, пробираясь вслед за Сырмой по узкому проходу между завалами старой мебели. – Кино, наверное, показывали, танцы устраивали, концерты…

– Я только уже не застала, – вздохнула Сырма. – А дедушка все время вспоминает, как хорошо раньше жили, когда Бесик в клубе работал. И смотры художественной самодеятельности проводили, и концерты для чаеводов. Агитбригады по кошам ездили, День урожая справляли. Бесик – мой дядя, мамин брат. Он на войне погиб.

– Вадим говорил о нем, только не сказал, что это твой дядя.

– Вадик хороший, – даже в полумраке я разглядела, что Сырма расплылась в улыбке. – Обещает клуб отремонтировать к зиме. Сейчас он всю технику отправил на ремонт моста. И бульдозеры, и кран, и трактор. Скоро к нему туристы поедут, как же без моста…

Девушка открыла дверь, и мы вошли в комнату. Я огляделась. Свет едва пробивался сквозь грязные стекла окна, затянутого ржавой решеткой. Но я все же заметила тень, метнувшуюся за стеллажи с книгами. Возможно, обман зрения, подумала я. Но краем глаза отследила опасливый взгляд, который бросила на меня Сырма, и поняла: совсем не обман зрения. В библиотеке находился кто-то третий. Тот, кого Сырма не очень хотела показывать мне. Что ж, у каждого свои тайны. Но признак хорошего воспитания – не совать свой нос куда не следует.