Небо на руках. Трилогия
Шрифт:
_ Как хорошо, что тебя нашли патрульные. В наш дом попала бомба, разрушения небольшие, но начался сильный пожар, и вы с тётей Ниной где-то на лестнице, наверное, потерялись. Ты успел выскочить на улицу, а тётя Нина нет…– сказала мама, смахнув слезы.
– Но, слава Богу! Ты жив и почти здоров, мой малыш! Мой Атлант! – улыбнувшись, сказала мама и поцеловала Сашку.
Сашка напрягся и осторожно спросил:
– Почему Атлант?
«Неужели кто-то видел и всё маме рассказал?»-подумал он.
– Сашуля! – улыбнувшись, сказала мама.
– Ты несколько дней был в бреду с высокой температурой и постоянно во сне звал Атлантов, и все время твердил, что о вас, об Атлантах, нельзя забывать! Что вы, Атланты, тоже защищаете
– А где ты меня нашла? спросил Сашка.
– Тебя случайно в сугробе увидели патрульные, проезжавшие мимо, и привезли прямо к нам в госпиталь!
В палату вошла медсестра и весело сказала:
– А, Сашка – Атлант, привет! Давай-ка пилюли глотать!
Глава вторая.
Лека
Самое страшное – это когда Нюрка плачет. Ей три года, она говорит хорошо и понимает всё, только вот голод сильнее…Она знает, что кушать нечего, но не может понять почему, а слова «блокада», «война», «фашисты» для неё вообще пустой звук. Валера сидел на краю кровати, поджав колени к самому подбородку, боясь шелохнуться, потому, что как раз, только успокоившись, Нюрка уснула. Ещё всхлипывая во сне, затихла и мирно посапывала. Спали и мама, и бабушка, хотя теперь часто непонятно кто спит, а кто просто тихо лежит без сил. Очень быстро повзрослев в свои тринадцать лет, после прощания с отцом, который ушёл на фронт, Валерка никак не мог избавиться от постоянного чувства вины перед мамой, бабушкой и Нюркой, потому что не мог их защитить. «Ты мужчина, и остаёшься за старшего», – так, уходя, сказал отец. Сам с трудом передвигая ноги от голода, Валерка мечтал накормить Нюрку, раздобыть лекарства для мамы и бабушки. Он готов был идти хоть на край света, даже во время бомбёжки, лишь бы принести в дом хоть какой-то еды.
– Сынок, ты чего не спишь? Не то прошептала, не то прохрипела мама.
Голос её был очень тихим, но от неожиданности Валерка всё равно вздрогнул. Он молча лег на край кровати рядом с Нюркой и опять поджал колени, казалось, что в таком положении живот меньше болит от голода.
У Валерки был любимый день в году, который он всегда ждал почти как Новый год, это его день рождения, 22 июня! Но случилось страшное, долгожданный день рождения, яркий солнечный день, в прошлом году расколол жизнь на две половинки. На до и после.
На ту, беззаботную детскую, и эту, блокадную голодную, не по годам взрослую, наполненную смертью и горем. Когда началась война, все думали, что уже ничего не может быть страшнее…но пришёл сентябрь, и началась блокада. Порой казалось, что та, довоенная жизнь, ему приснилась, а иногда хотелось, чтобы всё, что происходит вокруг сейчас, было просто кошмарным сном. На улице- жуткие морозы, дома теплее, но только потому, что нет сугробов и ветра. Всё равно щёки и нос мёрзли, и приходилось прятаться под одеяла с головой. Мама и бабушка каждый день по очереди топили печь, чтобы согреть комнату и вскипятить воды, но после известия, что отец погиб, мама тяжело заболела, а бабушка перестала вставать, и квартира стала похожа на тёмный холодный подвал. Валерка не раз слышал в очереди от взрослых, что в городе хозяйничает смерть, но сейчас ему стало казаться что она ходит прямо по квартире, и оттого становилось ещё холоднее и страшнее.
Если утро начиналось с шума за окном или раскатов стрельбы, было легче. Страшнее, когда Валерка просыпался в полной тишине. Мама уже две недели не вставала, а бабушка почти совсем перестала разговаривать, и каждое утро Валерка напряжённо ждал, кто первым подаст голос, и, услышав, мамин «Сынок, как ты? Как Нюрочка?» или бабушкин «Господи, спаси-сохрани», или верещание Нюрки, он выдыхал – все живы… Сейчас Валерка лежал и ждал, когда подаст голос бабушка из другой комнатки, где у неё был, как она любила говорить, свой уголок. В маленькой комнатушке у бабушки стояла кровать, рядом с кроватью табурет, столик на нём небольшое зеркальце и икона в углу. До войны, уходя спать, бабушка говорила: «Всем спокойной ночи, я пошла в своё купе».
Холод, голод и страх до неузнаваемости изменили любимую квартиру, где всегда было тепло, уютно и весело. Теперь даже стены казались чужими и злобными, а постоянная темнота прятала по углам какую-то угрозу. Часто Валерке хотелось не просто плакать, а рыдать и выть волком оттого, что фашисты убили папу. Сразу постарела и стала беспомощной мама, а бабушка, узнав о гибели папы, её единственного сына, тихо сказала: «Ну вот, теперь и мне можно помирать…». Когда на отца пришла похоронка, Валерка так плакал, что перепугал Нюрку, и потом они вместе с мамой и бабушкой её с трудом успокоили. С тех пор Валерка боится при Нюрке не только плакать, а даже слёзы показывать. Позавчера вечером мама почему-то попросила Валерку, чтобы он забрал от неё Нюрку и положил спать с собой, и ему стало ещё страшнее, ему вдруг показалось, что между его кроватью и маминой вырос забор изо льда, хотя кровати стояли в одной комнате. Днём Нюрка всё равно переползала на кровать к маме, но на ночь мама просила её забирать. И теперь Валерка стал бояться ночи, каждый вечер ему казалось, что он остаётся один на целом свете. Совершенно один в холодном, умирающем городе, который окружили ненавистные фашисты. Они убили папу, а маму и бабушку лишили сил. Это страшное ощущение одиночества было даже хуже голода. Минуты тепла и любви, когда он мог днём присесть на край маминой кровати, а она нежно гладила его по голове, теперь были самыми счастливыми в жизни, но каждый день неуклонно наступал вечер, и Валерка боялся наползающей ночи. Теперь он точно понимал и чувствовал всем своим детским сердцем, что всё, что у него осталось и ради чего он должен жить – это мама, бабушка и маленький беззащитный комочек по имени Нюрка.
Уже давно пропало чувство времени. Иногда, чтобы понять это, надо было подойти к окну и осторожно заглянуть за тяжелую светозащитную штору. Если чёрное небо разрезали прожектора противовоздушной обороны, значит ещё ночь, а если серый свет, значит день или утро. Снег, небо, воздух- всё было одного цвета, и иногда Валерка думал, если встать на голову и посмотреть в окно, всё равно не поймёшь, где небо, а где земля.
Нюрка мирно и беззаботно засопела под боком. К счастью, малышка не понимала и не осознавала всего происходящего, как это было с Валеркой и всё её горе сводилось к тому, что хочется кушать и холодно.
Пригревшись бок о бок с сестрёнкой, Валерка провалился в глубокий сон, что было редкостью. Голод, холод, тревоги не давали покоя. Ни днём, ни ночью. Зато во сне, правда это было очень редко, можно было насладиться радостью жизни, особенно, если снилось лето, вот как сейчас…Валерка сидит на берегу с удочкой. Они с отцом иногда ездили на рыбалку. Тёплый солнечный день. Гладь на воде. Безмятежный поплавок, который тоже уснул, пригревшись на солнышке. Рядом на траве сидит папа… Но почему-то он в военной форме, а вместо удочки держит винтовку, направленную вверх. Он нервно перезаряжает её, нажимает на курок- осечка, ещё перезарядил, опять осечка, и он начинает это повторять всё быстрее и быстрее. Эти щелчки всё чаще, звонче и тревожнее.
– Папа, окликнул его Валерка, – что случилось?
Папа резко обернулся, в упор посмотрел на Валерку и, не переставая щёлкать затвором, почему-то сердито спросил:
– А ты не знаешь?!
– Нет.
– Потому что у тебя нет НОГ!!!– громко сказал папа.
Валерка вздрогнул и посмотрел на свои ноги, он вдруг почувствовал, что они от колен и ниже леденеют от холода, но они были на месте. Папа громко повторил:
– У тебя нет НОГ!!!
И ещё быстрее и звонче щёлкая затвором, стал кричать на Валерку: