Небо остается синим

Сенэш Ласло

Он даже не заметил, как остался один, друг его исчез куда-то. А он все сидел, словно кто-то бросил ему в голову камень. Он никак не мог прийти в себя от удара, все вертелось перед глазами. День превратился в ночь. Сколько времени просидел он так в оцепенении возле немецкого мертвого танка? Постепенно все начало оживать; он снова ощутил тепло июньского дня, мягкое дуновение ветра, где-то над ним жужжала пчела. Крикнул вдали паровоз.

Янош медленно побрел к станции. Почему чемодан стал вдруг таким тяжелым? В горле пересохло.

А толпа продолжала шуметь и метаться из стороны в сторону, как пшеничная нива под летним ветром.

— Когда же наконец придет этот проклятый венский поезд?

— А куда тебе торопиться?

Почему так режут слух эти слова?

— Свежая вода! Холодная вода! Всего одна крона! — звенит мальчишеский голос. — Нет, за пенге не дам! — Теперь голос его звучит по-другому, по-взрослому.

— А пенге тебе уже не деньги? Ишь ты! Скоро спекулянтом станешь! Не стыдно наживаться на том, что испорчен водопровод?

— А разве я его взрывал? Чего вы на меня напали! — не унимался мальчишка.

— Жареная кукуруза! Кому жареной кукурузы?

«Нет, нет!» — тревожно, сквозь людской гомон, стучит в мозгу Яноша.

— Посадка на поезд Чоп — Батево — Берегово! — слышится издалека голос железнодорожника. «Скажи, Яни, ведь это неправда?» — звучат в ушах наполненные тревогой и сомнением слова друга.

Он не заметил, как очутился возле какой-то, чудом уцелевшей привокзальной пристройки. Чья-то находчивая рука превратила ее в захудалый кабачок. Здесь продавали вино. Янош сел за шаткий столик. Хозяину помогала жена.

Мгновенным взглядом оценила она протянутое Цапом мыло, напомнившее своим ароматом довоенные времена. Молча поставила перед ним бутылку вина и стакан.

Он пил торопливо, большими глотками, быстро осушив стакан до дна.

К нему за столик подсели двое. Они назвали себя, но Цап не обратил на них внимания. Он снова налил вина, но теперь уже пил спокойнее, медленнее.

Один из соседей по столику оказался директором банка, другой — его агентом. Он сразу же обратился к Цапу с вопросом:

— Вы тоже на венский поезд?

Ответа не последовало. Тогда агент наклонился к самому уху Яноша и, почти коснувшись губами его щеки, прошептал:

— Завтра мы с господином директором уже будем в Венгрии. В субботу — в Вене. А оттуда… — он сделал многозначительный жест и ухмыльнулся: — Оттуда во Францию. Но и это не всё! Главное — как можно дальше от красных…

Но до сознания Цапа доходили только отдельные слова: Вена, Франция… красные…

«Так вот как обернулась судьба!» — Цап пытался собрать разбегавшиеся мысли. Один неверный шаг. А все было рассчитано точно. Где же он допустил ошибку? Казалось, кто-то вынул из его мельницы маленький винтик, и вот она рухнула. Один неверный шаг! Да, один! И всему конец! И мельнице и Марике…

Как же это случилось? Будто пузыри на поверхности воды, всплывали воспоминания…

…Уже совсем стемнело, когда в казарме пронесся слух:

— Завтра отправляемся на фронт!

Эту весть передавали шепотом из уст в уста. Однако точно никто ничего не знал.

Вслед за этой вестью пришла другая:

— Кто добровольно вступит в СС, останется в тылу.

— Бейла, как быть? — изо всех сил тормошил Цап, своего соседа. — Я не хочу умирать. Я хочу жить, понимаешь, во что бы то ни стало жить! Дома меня ждет крупорушка. Досталась в приданое. А я даже не успел руки на ней согреть. Жить, понимаешь, жить! — кричал он Бейле в самое ухо.

Всю ночь Цап не сомкнул глаз. Утром Бейла сказал: «В СС вступить? Ты что, спятил?» Может, и ему отказаться? Но что тогда будет с мельницей? Рисковать жизнью сейчас, когда война близится к концу? Конечно, униформа СС ему тоже не по душе. К черту этих сумасшедших немцев!

Постепенно созрело решение. Янош торопливо оделся. Незаметным движением сунул в карман теплые носки соседа. «Ерунда! — мелькнула мысль. — Не я, так кто-нибудь другой стащит на фронте. Дома отдам». В тот же день он записался добровольцем в СС.

«Только бы пережить эти страшные дни! — подбадривал он себя. — Забиться бы хоть в крысиную нору, лишь бы остаться в живых!»

Однажды он не приготовил уроков в школе. Залез под парту и просидел там целый час. Было темно и душно, но результат искупил неудобства: все обошлось благополучно. О нем забыли. Так бывает на реке во время разлива: спрячется под прибрежным кустом какая-нибудь дрянь — клок травы или водоросли, — и глядишь, даже бурный весенний поток не тронет его. Цепко присосется к тонкой ивовой ветви — попробуй, оторви! Вот и его, Цапа, видно, сам бог создал таким маленьким, чтобы легче было утаиться от беды. И имя короткое, не привлекает внимания…

Плавный ход мыслей был нарушен резким неприятным звоном стаканов. Агент, взглянув на хмурое, осунувшееся лицо Цапа, придвинул свой стул поближе и снова заговорил:

— Наши банки имеют прочные связи с заграницей. Даже с швейцарскими Ротшильдами. Вы думаете, Ротшильды живут только в Нью-Йорке? Не-е-ет! Я знаю лично…

…Цап получил трехдневный отпуск. На третий день к нему приехала жена. Милая, по-детски доверчивая, словно только сегодня появилась на свет божий. Смотрит на него и, кажется, говорит:

«Нет у меня жизни без тебя…»

Прощаясь, она все хватала его то за руку, то за плечо. Никак не вывернешься из ее объятий. Умела Марика любить! Целуя его, она испуганно заглядывала в глаза и спрашивала: «А тебе там ничего плохого не сделают? Хоть бы эти лукавые немцы не придумали чего-нибудь! Не дай бог!»

Он молчал, неумело гладя ее по голове. Только услышав, что арестовали отца, встревоженно спросил:

— Мельницу не конфисковали?

О том, что пошел добровольцем в СС, он ей не сказал.