Небо падает
Шрифт:
Римо коротко рассмеялся и повесил трубку. Это было перед тем, как он попрощался с Кэти и направился к “Аэрофлоту”. Он взглянул на картинку с изображением советского лайнера, вспомнил, сколько людей Россия потеряла во Второй мировой войне, и медленно пошел назад. Он не мог лететь этим самолетом.
Доктор Кэтлин О’Доннел смотрела, как Римо уходит. Она подождала, думая, что он вернется. Она сказала себе, что он так шутит. Жестокая шутка. Когда он вернется, она скажет
Пусть он делает с ней все, что угодно, но только не это. Пусть никогда не оставляет ее одну. Несколько мужчин, увидев, что рядом никого нет, попытались с ней заговорить. Какие-то сутенеры предложили ей поработать.
Когда она испустила вопль, от которого вздрогнули все вокруг, она наконец призналась себе, что он действительно это сделал. Он ее бросил.
Кто-то пытался ее успокоить. Она попыталась выцарапать утешителю глаза. Прибежали полицейские. Она кинулась и на них. Ее засунули в смирительную рубашку. Кто-то дал ей успокаивающее. В голове был туман, но чувствовала она только одно — всепоглощающую ненависть. Даже в таком состоянии она разрабатывала план мести.
Кто-то обнаружил ее паспорт. Непонятно, как она получила отметку о въезде в Англию, не получив отметки о выезде.
Она что-то им наврала и связалась по телефону с Римером Болтом. Болт дрожащим голосом объяснил ей, что еще не все потеряно.
Кэти велела ему связаться с юристами “Химических концепций”. Велела связаться с ее банкиром. Сказала, сколько денег ей выслать. Попросила забрать ее отсюда.
Она произнесла волшебные слова:
— Все будет хорошо, Ример.
— Конечно, но как?
— Я возьму все в свои руки.
— Проект? И всю ответственность?
— Конечно, Ример.
— Ты — самая замечательная женщина в мире, — сказал Ример Болт, поняв, что в этом и есть выход из всех затруднений.
Когда вечером того же дня техники пожаловались, что доктор О’Доннел собирается уничтожить весь мир, у Римера Болта не было к ним ни капли сочувствия. Вернувшаяся первым же самолетом, Кэти вихрем ворвалась в “Химические концепции” и, даже не переодевшись, стала отдавать техперсоналу приказы.
Болт радостно принимал все. Но скоро техники стали приходить и рассказывать разные истории.
— Мистер Болт, вы знаете, что она накрыла излучатель каким-то широким белым сводом и заперла?
— Нет. Честно говоря, меня это не волнует. Это проект доктора О’Доннел, и что она с ним делает, меня не касается. Я хотел помочь в маркетинге, но, боюсь, сейчас я уже ничего не могу сделать.
В кабинет Римера Болта вошел еще один лаборант.
— Вы знаете, что она строит еще один генератор?
— Спасибо, что сказали, — ответил Болт и начал быстро писать один меморандум Кэти, а другой — правлению директоров.
В нем говорилось, что целесообразнее было бы задействовать полностью один генератор, а потом уж строить второй.
Потом пришли все техники вместе.
— Вы знаете, что на втором генераторе она делает затемнение в центральной части с замкнутым перпендикулярным сводом?
— Нет, не знаю, — задумчиво ответил Болт. — Но мне не нравится, что вы ходите ко мне сплетничать о другом служащем корпорации. Ример Болт не принимает участия в интригах.
— Но дело в том, что, если она включит второй генератор, никто не выйдет отсюда живым.
— А как же противорадиационные костюмы?
— Они помогают только если стоишь рядом. А свод, который она устанавливает над вторым генератором, может уничтожить все живое отсюда до Бостона.
— Продолжайте работать, — сказал Ример Болт и немедленно принялся создавать отделение корпорации на Род-Айленде. Закончить с этим делом надо было до того, как она выпустит второй луч.
Кэти слышала все жалобы. Техники уже орали во весь голос. А ей было наплевать на этих людей. Она их почти не слышала. Ей даже не доставило удовольствия неподдельное страдание одного из лаборантов, который описывал ей тот невосполнимый урон, который она нанесет окружающему миру, если станет работать по программе с такими изменениями и дополнениями.
Кэти О’Доннел было наплевать. Римо ее покинул. За это заплатят все, и Римо в особенности.
Глава семнадцатая
Ирония была в том, что именно то, как Чиун понимал Россию, и заставляло слать Римо на смерть. У Смита не было выбора. Никто не мог ничего сделать, но все старались избежать смертельной опасности, с которой встретились.
Смит хотел, чтобы Чиун проник в Россию. Даже сейчас он с большей охотой забросил бы в Россию Чиуна, нежели Римо. Но Римо был всем, что они имели. А вот где был Чиун, и чем он занимался, не знал никто. Смит вспомнил, что Чиуну многое известно о России.
Чиун обладал удивительным даром читать русских, как дети комиксы. Всякая загадка, ставящая западного человека в тупик, для Чиуна являлась объяснением и ключом к решению проблемы.
Чиун, конечно же, не был сторонником войны — ни холодной, ни горячей. Так как искусство убивать в такого рода конфликтах всегда бывает испорчено полчищами дилетантов. Тем более, что войны не были законными, особенно войны последних лет, потому что “ваши восемнадцатилетние гибнут вместо генералов и королей”. Войны совершенно несправедливы, особенно когда людей заставляет убивать воинская повинность. Суть же в том, что правосудие — а не массовые убийства — может свершиться только убийцей-одиночкой, но никак не армиями.