Небо с овчинку
Шрифт:
Харлампий подвел лодку к прибрежной полоске аира, где уже стояли Федор Михайлович, участковый и ребята. Не поднимая глаз, Митька шагнул через борт, поднял козу и зашлепал по воде к берегу, но тотчас бросил козу в воду, панически метнулся обратно в лодку. Бой узнал его и с ревом, уже совсем непритворным, кинулся к нему.
— Назад! — закричал Федор Михайлович. — Бой, ко мне!
Бой нехотя повиновался.
— Серьезный парень! — уважительно качнул головой Вася Кологойда. — Такой даст прикурить…
— Испугался? — ехидно спросил Митьку Харлампий. — Ну герой, прямо пробу ставить некуда.
Со страхом косясь на оскаленные клыки Боя, Митька вышел на берег. Участковый вынул из его карманов патроны, нож, плоскую флягу, открыл ее, понюхал.
— Заправочка?
Ребята с ужасом и отвращением смотрели на изуродованный труп козы, на человека, убившего ее, на его руки, покрытые коростой засохшей крови.
— Поскольку товарищ уезжает, — сказал Кологойда, — а ты, дед, местный, будешь свидетелем… Бери вещественное доказательство, — скомандовал он Митьке. — Никто за тебя носить не будет. Марш в сельсовет…
Федор Михайлович попрощался с участковым, дедом Харлампием.
— Топай! — сказал участковый Митьке.
Втянув голову в плечи, Митька пошел в село, следом за ним Кологойда и дед Харлампий с председательским ружьем. Сопровождаемый ребятами, Федор Михайлович направился к лесничеству. Бой, мотая черным факелом хвоста, бежал впереди.
Пересекая шоссе, Федор Михайлович посмотрел вперед и спросил Антона:
— Ты Серафиме Павловне телеграмму отправил?
— Ой, — спохватился Антон, — совсем забыл!
— Забыл? — зловеще переспросил Федор Михайлович. — Тогда остается только спросить, как спрашивал Отелло у Дездемоны: «Молился ли ты на ночь?» — Антон удивленно уставился на него. — Не молился? Я тоже нет… И, хотя теперь не ночь, нам обоим сейчас будет очень-очень плохо… Посмотри.
Антон взглянул вперед и даже приостановился.
На крыльце дедовой хаты, заломив руки, как статуя бесконечной скорби и укоризны, стояла тетя Сима.
— Полундра, ребята, — сказал Антон. — Спасайся, кто может. Это моя тетя. Сейчас она начнет сеять «разумное, доброе, вечное…»
Предсказание исполнилось, как только они подошли ближе.
— Антон! Что ты делаешь со мной, Антон! — трагическим голосом сказала тетя Сима. — У тебя нет сердца! Ты бессовестный, гадкий мальчишка, я едва не умерла от страха… А от вас, Федор Михайлович, я не ожидала! Я понадеялась, поверила, положилась на вас, а вы… С завтрашнего дня у меня путевка, а я уже сдала билет и вынуждена была приехать сюда…
— Только три секунды! — поспешно ворвался в паузу Федор Михайлович. — Через пять часов мы будем в Киеве. Завтра утром я усажу вас в самолет, в десять — вы в Алуште… Что касается остального… Антон, за мной!
Федор Михайлович упал на колени и молитвенно сложил руки. Антон немедленно сделал то же самое. Бой оглянулся, вильнул хвостом и уселся рядом с хозяином.
— Что это значит? — негодуя, воскликнула тетя Сима. — Перестаньте паясничать, встаньте немедленно!
— Не встанем! — мотая опущенной головой и протягивая молитвенно сложенные руки, сказал Федор Михайлович.
— Как вам не стыдно! Встаньте сейчас же!
— Нам стыдно, и потому не встанем! — патетически ответил Федор Михайлович.
— Ребята, — тихонько сказала Юка за их спиной. — А ну!
Она тоже упала на колени и сложила руки, а вслед за ней Сашко и даже маленький Хома. Один Толя отстал. Он подтянул на коленях брюки, выбрал место, где трава росла погуще, и только тогда солидно опустился на колени.
Федор Михайлович обернулся к ним и одобрительно подмигнул.
— Ну что это такое?! — все еще негодуя, сказала тетя Сима, потом невольно улыбнулась и махнула рукой. — А ну вас! Безобразники, и больше ничего…
— Прощены, — шепотом сказал Федор Михайлович. — Три, четыре… Ура!
— Ура-а! — закричали ребята, вскакивая на ноги.
Грузовик лесничества выехал на шоссе. Тетю Симу усадили к шоферу, лесничий сел в кузове на скамье возле кабины.
— Прощайся с друзьями, — сказал Федор Михайлович. — Пора.
Антон обошел ребят и пожал всем руки, даже маленькому Хоме. Ребята были сумрачны. Юка смотрела на Боя, по щекам ее текли слезы. Она старалась удержать их, но они без конца выкатывались из глаз, щекотно ползли по щекам и углам рта. Юка высовывала кончик языка и подхватывала их. Она присела на корточки, обхватила руками огромную башку Боя, тот лизнул ее в щеку, солоноватые слезы пришлись ему по вкусу, и он облизал ей все лицо. Смеясь и плача, Юка поцеловала его прямо в шагреневую нюхалку. Бой деликатно высвободил голову, встряхнулся и чихнул. Ребята засмеялись. Антон со страхом подумал, что сейчас она полезет целоваться с ним, и тогда ему хоть проваливайся сквозь землю. Юка целоваться не полезла. Улыбаясь сквозь слезы, она смотрела на Антона и только сказала:
— Ты нам напиши. Ладно?
— Ага, обязательно, — сказал Антон, влезая в кузов.
Он сел у закрытого заднего борта; рядом, свесив через борт голову, стал Бой. Неподвижной цепочкой стояли ребята поперек шоссе, смотрели на Антона и Боя. Маленький Хома поднял руку и прощально мотал ею над головой. Грузовик зарычал, дернулся, и только тут Антон вспомнил.
— Адрес! Адрес! — закричал он.
Ребята не расслышали. Со стесненным сердцем Антон смотрел на быстро уменьшающиеся фигурки. Они стояли все так же неподвижно, пока машина не скрылась за поворотом. По опушке леса у обочины шоссе гнал свое стадо Семен-Верста. Антон закричал ему, помахал рукой. Семен безучастно посмотрел на него и отвернулся.
Снова распластывались по сторонам поля, стремительно вылетала из-под кузова серая лента дороги, а горизонт неторопливо сматывал на свой невидимый барабан и поля, и перелески, и дорогу. Не замечая толчков, Антон смотрел на узкую ленту ее, которая все дальше и дальше отодвигала лесничество и все, что пережил там Антон за три дня и две ночи. Ему было и хорошо и плохо, так плохо и страшно, что небо и в самом деле казалось с овчинку. А насколько было бы хуже, если бы не оказалось там Юки и Сашка, Сергея Игнатьевича и деда Харлампия, и даже неисправимой ругательницы тетки Катри!…