Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
— Для того и искал меня?.. Послали новость сообщить?
Он было чуть не взорвался. Кто его пошлет! Такого не дождутся. Не знает его, что ли? Но тут же понял — она из озорства. Позлить его малость… И верно, уже перестала улыбаться. Тряхнула рассыпанными по спине волосами и совсем не смешливым тоном сказала:
— Врешь ты все. Не верю я тебе. Затвори двери.
— Не затворю. Не гони ты меня, бесчувственная… Я матери письмо написал. И про нас с тобой написал. Не могу без тебя, слышишь, Анька?!.
— Это я-то бесчувственная? Матери написал, что человеком стать собираешься? Напиши. Обмани и ее тоже.
— Морячок, а морячок! — закричала с хвоста кондукторша. — Ты чего там увлекся… С вожатым разговаривать не полагается. Выходить пора. Дальше не едем.
В этот самый момент, воспользовавшись короткой остановкой, Аня резко обернулась:
— Домой приду. Нужно мне домой все равно…
Но Алексей не слышал этих слов, не вникал в них. Он понимал одно: значит, придет, придет. Нужно ждать. Она велит ему ждать. Он дождется… Втиснулся грудью в кабину, только и спросил:
— Скоро?
Ответила:
— Не знаю. А теперь выходи. Ну, быстрее… Нельзя тут.
И раскрыла перед ним механические дверцы. Нарушая закон, раскрыла не на остановке троллейбуса.
Не скажи бы она последних слов, показалось бы, что гонит, не простила и не простит, а эти "нельзя тут", может быть, и не зачеркивали его объяснений…
Он выскочил на дорогу. Дверцы затворились, и троллейбус взял с места. Алексей стоял на дороге, глядя вслед машине. Через стекло на него, не понимая, с чего он тут вышел, удивленно смотрела кондукторша.
Выждав момент, он зашагал к тротуару. Солнце, освободившись от облаков, по-весеннему прогревало стены домов. На потускневшей, облупившейся краске кое-где еще бледнели трафареты: "…во время обстрела… сторона… опасна". Никто не обращал внимания на стершиеся слова. Люди не спешили, радуясь редкому солнцу. Лед на тротуарах подтаял, превратившись в слой грязноватой кашицы. Шагать можно было без предосторожностей.
В квартиру со своими захваченными наспех пожитками Аня вернулась на утро следующего дня. Ахнула, зайдя в кухню и увидев синеющий непросохшей побелкой потолок. Шел ремонт и в коридоре. Там на одной из стен были уже наклеены дешевые, в цветочек, обои.
Дома была одна Мария Кондратьевна. Встретила она девушку приветливо. Из любопытства спросила:
— Где же пропадала-то? Вроде редкого гостя у нас стала. Видишь, чего без тебя затеяли?
— Неудобно, что без меня, — сказала Аня. — Я и не знала. Я во всем буду участвовать. Нехорошо. Вы и мое, вижу, переносили.
— Э, да чего тут твоего-то… Много нажила? — рассмеялась старуха. — Я твое в стол сложила, на него газетку, и все. Новости у нас есть, Анна.
— А что? — насторожилась девушка.
— Газ будут проводить. Вон гляди, уже пометили, где плита. Две у нас поставят. Жарь, пеки…
Она умолкла, пережидая, пока Аня с интересом смотрела на непонятные знаки, начерченные на стене газопроводчиками. Потом старуха продолжала:
— И еще новое. На работу пошел наш-то, — она кивнула головой, указав глазами на дверь комнаты Алексея. — Не знаю уж, надолго ли. И спрашивать боимся, не сглазить бы, — снова помолчала. Но распирало, видно, желание поговорить. Может быть, и было теперь у нее, одинокой, это единственным удовольствием. Летом хоть на скамеечке во дворе со старухами посидишь, а зимой, на морозе, какие разговоры. Задумавшись, она продолжала: — Парень-то он не богом проклятый, нет… Война искалечила. Вот и мечется, мечется. Себя терзает и других обижает… А поглядеть, злобы в нем нет. Так, петушится от обиды на жизнь. Не сгорит от водки, так выберется. Видела я таких после гражданской войны, и того хуже были, а потом ничего, сгладилось… Человеку одному, особо мужчине, жить вроде кошки бездомной. Дичают они… Вот что я тебе скажу, слабые они без женщины. Другой и скатывается.
Мария Кондратьевна вздохнула и, не ожидая, что по этому поводу скажет Аня, пошла к себе, тяжело переступая отечными ногами, каким-то чудом втиснутыми в совсем небольшие тапочки.
Аня осталась на кухне. Стояла и думала, просто ли так, от скуки, высказала ей все это Мария Кондратьевна или, повидавшая много в жизни, она хотела дать понять, что вовсе не осуждает Аню за то, что она пожалела Алексея, а может быть, и наоборот — считает ее легкомысленной, не понимающей, что приласкать легко, распознать труднее.
Потом Аня пошла к себе. В комнате, пока ее не было, набралось пыли. Аня надела старую вылинявшую кофту-распашонку и стала вытирать пыль. В кухне звякнул колокольчик. Раз, два… Звонили осторожно. Аня прислушалась. Нет, это не Алексей. В коридоре скрипнула дверь. Мария Кондратьевна зашлепала на кухню. Аня слышала, старуха отперла двери. Недолго с кем-то говорила. Потом двери снова закрылись. Хлопнула вторая дверь. Мария Кондратьевна ушла к себе, и все стихло. Не прошло и пяти минут, послышался звонок с другой стороны, с парадной. Кто-то осторожно нажал кнопку пять раз. Ко мне! Кто бы это мог быть сейчас? Аня торопливо скинула старую кофту и натянула другую, получше. В двери снова позвонили. Так же осторожно пять раз.
Кто же это?..
Она заспешила в переднюю, щелкнул старый замок, который в квартире почему-то называли французским. Аня распахнула двери на площадку. Там стоял Санька. Тот самый Санька Лысый, как его называл Алексей, с которым они тогда явились в злополучный вечер. Аня сразу узнала Саньку. Был он в той же шинели. С улыбочкой приподнял плоскую кепчонку В руке сжимал ручку небольшого чемодана с двумя замками, белеющими в тусклом свете лестницы.
— Приветствую, Анечка, — торопливо заговорил Санька каким-то заговорщическим полушепотом. — Леши, понятно, нет. На работе… Вкалывает по восстановлению хозяйства. Честь героям труда!.. Я, понятно, к нему… Вот, надо чемоданчик пристроить. Можно, поскучает, а вечером я загляну к Лехе. Вечером-то будет, надо полагать…
— Нет, и вечером, наверно, не будет. Он сутками работает, с утра ушел, — сказала Анн.
Она не знала, когда ушел Алексей, но до чего же ей неприятен был этот заискивающе улыбающийся облизанными губами Санька! Что-то настораживающее виделось во всем его поведении, как он был сейчас не похож на наглого, самоуверенного, каким был в тот вечер. Казалось, что Санька откуда-то улизнул, но еще не чувствовал себя в безопасности. Он даже успел оглянуться в темноту лестницы, будто хотел удостовериться, что за ним не следят. За разговором он умудрился проникнуть в переднюю и потянул дверь, чтобы затворить ее за собой.