Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
— Так вот, товарищи курсанты, — начал майор. — Завтра мы уезжаем в лагеря. Мы будем там заниматься так же, как в мирное время. Но, сами понимаете, обстановка такая, что ждать можно всего. Надеюсь, батальон не подведёт.
Позже, сидя на широкой каменной лестнице, ведущей из училища в сад, курсанты курили.
— Ну вот, — сказал Ковалевский, — и кончилось наше городское житьё-бытьё. Теперь в лагерях мы узнаем, что такое суворовское ученье. — И он вздохнул.
В разговор вмешался Передни. Этот лысоватый парень с бегающими глазами и вечной, ничего не выражавшей улыбочкой на губах не располагал к себе Ребрикова.
— Вы что, и в самом деле думаете, что нас повезут в лагеря? — сказал он, сплюнув. — Врут все. На фронт нас отправляют, в прорыв. Только говорить не хотят.
— Конечно, — кивнул Потов, один из самых старших в роте. — Не хотят тебе сообщить, боятся, не согласишься.
Потов побывал на финском фронте рядовым. Он был единственным в роте, кто знал, что такое война, и к нему прислушивались.
На лестнице одобрительно засмеялись. Большие уши Передина вспыхнули.
— Блажен, кто верует, — промямлил он себе под нос.
— Пошли, — сказал Ребрикову курсант Томилевич.
Они отправились в клуб. Там стоял незапертый, изрядно разбитый рояль. Томилевич сел за него и сыграл полечку. Потом гулко хлопнул крышкой рояля и поднялся. Они стали рассматривать висевшие на стенах большие схемы военных операций Красной Армии во время гражданской войны. Тут были изображены охваты и прорывы, разгром войск Колчака, деникинцев, белополяков, рейды Конармии.
— Чертовски интересно, — сказал Ребриков, разглядывая красные стрелки стремительных наступлений.
— Были дела, — важно согласился Томилевич.
— Вот если бы нам про это читали, а то повороты на ходу, на месте…
— Отработка приветствия, — засмеялся Томилевич.
— Значит, без арифметики сразу в академики. Так, что ли?
Юноши обернулись. Перед ними стоял майор — командир батальона.
Вытянувшиеся курсанты молчали.
— Идёмте, — сказал комбат. — И советую думать, прежде чем говорить. Вы ведь будущие командиры.
6
Передни зря придумывал небылицы.
Училище действительно выехало в лагеря, в небольшой сосновый лес на берегу Невы, километрах в тридцати от города.
Между высокими голыми соснами ровными рядами выстроились палатки. Они были закамуфлированы тёмными зелёными разводами.
С восхода солнца и до заката шли занятия.
Похудевшие, загорелые курсанты целый день ползали по крутому берегу, таща на себе деревянные пулемёты и патронные ящики. Делали тридцатикилометровые переходы по жаре в полной выкладке, со скатками шинелей через плечо.
Обедали здесь же в лесу, за длинными столами, ели из котелков. За обедом съедали все до крошки, ходили брать добавку. Каши теперь казались Ребрикову лучшими из блюд.
Спали в палатках тесно, по восемь человек в ряд, на земляных нарах, прикрытых сеном. К утру дрогли, кутались в синие байковые одеяла, тесней прижимались друг к другу.
Засыпали мгновенно, как только щека прикасалась к твердой как камень подушке. Не слышали ни шума дождя, ни гула самолетов, ни храпа соседей.
Ребриков и Томилевич, лежавшие рядом, успевали перед сном поделиться пережитым.
Снимая огромные сапоги, Томилевич подолгу рассматривал потертости на ногах.
— Нет, — вздыхал он, — это не та изящная обувь, о которой я мечтал всю жизнь.
Но Ребриков подбадривал его, хлопал по плечу, говорил:
— Ничего, старик, привыкай. Тяжело только первые пять лет.
И Томилевич привыкал или делал вид, что привыкает. Во всяком случае, он скоро перестал жаловаться.
В одну из ночей их разбудили.
— Тревога… Тревога… — негромко повторял дневальный и тряс разоспавшихся товарищей.
Томилевичу, как всегда, не везло с портянкой, быстро разматывая ее и обматывая вновь, он спросил уже почти одетого Ребрикова:
— Как ты думаешь, учебная?..
— Не знаю, — ответил Ребриков. — После разберемся.
Ему было немного не по себе.
Выбежав из палаток, в темноте отыскали свои винтовки в пирамидах, построились возле линейки. Уже давно одетый, перетянутый ремнями, командир взвода молча поглядывал на часы.
— Товарищи, — быстро сказал он, — получены сведения, что немцы где-то вблизи сегодня ночью сбросили с самолетов отряд диверсантов. Нам предложено оказать помощь войскам НКВД. Сейчас мы оседлаем все дороги, идущие в город. Ни одного человека, как бы он ни был одет, ни одной машины не пропускать. Подозрительных задерживать и направлять ко мне. Ясно?
— Ясно, — нестройно ответили в шеренгах.
— Чуешь? — Передни толкнул локтем Ребрикова.
— Стоять будем по три. Два в секрете, один на дороге. Сейчас я вас разобью на тройки.
Ребриков попал в тройку вместе с Ковалевским и Потовым. Их направили на перекресток возле большого верстового камня. Стоять условились по часу. Один должен был гулять по дороге, двое других засели в секрете в придорожной канаве.
Когда пришли на место, Потов сказал:
— Сперва надо это дело перекурить.
Володька позавидовал его спокойствию.
Потов был из числа "стариков", присланных в училище по мобилизации. Таких во взводе кроме Ковалевского и Передина набралось еще пять человек, — остальные были юноши.
Про войну Потов любил рассказывать, что в ней, собственно, нет ничего страшного, кроме смерти. Ему не очень верили, считали — он рисуется, чтобы показать свое превосходство. Но теперь Ребриков и Ковалевский были рады, что попали в наряд с ним.
Курить Ребрикову не хотелось.