Небоскреб
Шрифт:
– А я начинаю думать, что окна – всего лишь симптом чего-то более серьезного. Слишком уж сильное колебание, и его период – почти двадцать секунд – вдвое больше, чем у Всемирного торгового центра. Вас это не беспокоит? Я хочу сказать, вы не думаете, что состояние нестабильности может развиваться?
Кэстльман помолчал, прежде чем ответить.
– Меня много что беспокоит, – сказал он наконец, не глядя на Митчелла. – И прежде всего меня беспокоит тот факт, что я стал инженером-строителем. С таким отцом, как у меня, выбор был невелик. Я говорил ему, что меня
Митчелл стал переворачивать листы планов.
– Я хочу вас спросить еще об одной вещи, прежде чем...
– Поэтому я и ненавижу компромиссы. Вы делаете квалифицированные предположения, но это ведь все равно предположения. Вы никогда ничего не знаете наверняка. Сооружение должно быть построено, поэтому вы делаете расчеты, придерживаетесь кодекса, следуете промышленной практике... А в конце работы молитесь Господу, чтобы ваше незнание того, что на самом деле происходит внутри этих стальных и бетонных конструкций, не привело к катастрофе.
Митчелл поинтересовался причиной замены полов на более легкие, но инженер никак не отреагировал на его вопрос, занятый своими воспоминаниями и размышлениями. Митчелл терпеливо дожидался возможности повторить свой вопрос, поскольку чувствовал, что в этом-то и кроется разгадка неустойчивости здания. В такого рода сооружениях предельный вес во многом определял степень устойчивости.
– Во все времена врачи теряли своих пациентов, – продолжал Кэстльман, – но инженер несет ответственность за жизни сотен людей. И что еще хуже – ответственности нет конца. За сорок лет я спроектировал массу зданий. Каждый день они чуть-чуть разрушаются, в точности как мы с вами. Люди живут и работают в них, ходят мимо по улицам. Их жизни зависят от меня, от человека, которого они никогда в глаза не видели и о котором думать не думали. А я всю свою жизнь обречен тревожиться о чужих жизнях, которые могут оборваться из-за чего-то такого, что я, может быть, проглядел. Какая-нибудь малюсенькая ошибка, не имевшая никакого значения, когда здание было молодым и прочным. Поверьте, с тех пор, как выпали эти окна, я не смог заснуть больше чем на десять минут.
Кэстльман закрыл глаза и сидел не шевелясь. Когда он снова посмотрел на Митчелла, в его глазах стояли слезы.
– Я мог бы избавить вас и еще кое-кого от множества неприятностей, если бы взял вину на себя. Два человека убиты, и многие серьезно ранены. Вы качаете головой, но это ни в какой мере не умаляет моей вины. Я не уделял этому достаточно внимания, не провел двойную проверку планов поставщиков. Я позволил Залияну и Бойлу одурачить себя, когда они настаивали на удешевлении строительства.
– Вы слишком уж строги к себе. Возможно, стекла лопнули, не выдержав сильной нагрузки ветра, может быть, даже вдвое большей, чем допускает кодекс.
Кэстльман достал из кармана белоснежный носовой платок и высморкался.
– Мне следовало решительнее противостоять им. Теперь-то это очевидно. А тогда столько всего навалилось. И кто мог предположить, что...
Его
– А что все-таки с заменой полов на более легкие?
– Это сэкономило массу строительной стали. Мы также уменьшили вес благодаря компьютерам.
– Усовершенствовав проект?
– Снизив размеры каждой детали до абсолютного минимума. Раньше все вычисления занимали так много времени, что мы попросту оставляли детали крупнее и прочнее. Это являлось дополнительной защитой. Да и материалы были дешевыми.
– А после того, как урезали вес, вы не проектировали заново конструкцию основания?
– Основание тогда уже было заложено. Мистер Митчелл, мне не хотелось бы показаться невежливым, но не могли бы мы продолжить наш разговор как-нибудь в следующий раз? Я... я неважно себя чувствую.
– Конечно.
Митчелл закрыл свою записную книжку и встал. Кэстльман остался в своем кресле и апатично пожал ему руку.
– Позвоните мне через пару деньков, если у вас еще есть вопросы. Я расскажу все, что вы пожелаете узнать. Но сейчас я просто не гожусь для этого. – И, заметив беспокойство на лице Митчелла, добавил: – Со мной все будет в порядке. До свидания. Мы еще увидимся. Если не где-нибудь еще, так уж в суде-то наверняка.
В темном коридоре сильно пахло мочой. На улице дожидалось такси, и с помощью фонарика, который Кэрол Оуэнс одолжила у водителя, ей удалось найти нужную дверь. На ее первый стук никакого ответа не последовало. Она постучала громче.
– Мистер Кристофер? Кто-нибудь есть дома?
Она услышала шаги. Чей-то приглушенный голос спросил:
– Кто там?
– Меня зовут Кэрол Оуэнс. Я... я из здания Залияна. Вы мистер Кристофер? Я не ошиблась?
Она с беспокойством оглядела коридор, сожалея, что не смогла убедить таксиста пойти вместе с ней. Но он боялся оставлять свой автомобиль без присмотра даже в четверть десятого утра.
– Что вам нужно? С ним что-то случилось?
– Не могли бы вы немного приоткрыть дверь? Тогда нам не придется кричать!
Щелкнул замок. Дверь приоткрылась на пару дюймов, все же охраняемая двумя цепочками. Через эту щель Кэрол разглядела невысокого негра в купальном халате. Он держался на некотором расстоянии от двери, словно боялся, что она может попытаться пролезть в эту щелку и схватить его.
– Мистера Кристофера нет дома?
– Его зовут Кристоф. Вы его знаете? Вы с ним работаете?
– Я его не знаю. Я работаю на одного инженера, который изучает безопасность здания. Нам сказали, что мистер Кристоф знает о здании какие-то вещи, которых не знает никто другой.
– Его нет. Прошлой ночью он не вернулся с работы.
– Не вернулся? – Кэрол посмотрела на свои часы. – Он ушел с работы в час ночи, более восьми часов назад.
– Иногда он заходит куда-нибудь выпить.
– Куда?
– Я не знаю. Вы не из полиции?
– Нет. Я адвокат. Вот моя визитная карточка. Пару недель назад в здании произошел несчастный случай, и мы пытаемся выяснить, почему это случилось. Мы думаем, что он смог бы нам помочь.