Небывальщина
Шрифт:
Начальство обидлось.
— Такъ водки не даешь? спросилъ сотскій; — водки твоей и попробовать нельзя?
— И пробовать нельзя. Я теб сколько разъ говорилъ: приходи по-утрамъ и пей сколько хочешь, а только по вечерамъ не мшай.
— Ну, ладно! заговорилъ пріосанясь сотскій. — А за какимъ такимъ дломъ, парень, ты здсь шатаешься?
— Да вдь ты знаешь, что я торгую?
— Какая чортъ торговля? Гроша мднаго ни отъ кого не бралъ.
— Ну, ужь это мое дло.
— А, пожалуй, и не совсмъ твое! Ты на-первыхъ скажи: отколь ты сюда забрался?
— Это
— Да ты дло говори: отколева ты пріхалъ.
— Изъ Москвы, господинъ сотскій.
— А пашпортъ есть?
— И пашпортъ есть.
— А покажи!
Я досталъ свой видъ и передалъ сотскому, тотъ взялъ, разложилъ его на стол и сталъ внимательно въ него всматриваться; долго, очень долго глубокомысленно на него глядлъ, и только глядлъ, а не читалъ, потому что онъ былъ не грамотный, и потомъ заключилъ такъ:
— А пашпортъ-то твой, парень, фальшивый!
— Это какъ ты узналъ?
— Узналъ!
— Вдь ты грамот не знаешь, какъ же ты могъ узнать, еслибы и въ самомъ дл пашпортъ былъ фальшивый?
Сотскій этимъ замчаніемъ еще больше обидлся.
— Да что съ тобой иного толковать! ршилъ сотскій — дойдемъ къ становому, онъ тебя разберетъ.
Такого результата отъ моего отказа въ водк, отъ сотскаго я никакъ не ожидалъ, но какъ дло уже было сдлано и пардону просить было нельзя, сотскій могъ подумать и богъ-знаетъ что, то я, собравши все свое имущество, отправился въ становому. Сотскій изъ моихъ же пріятелей выбралъ четверыхъ конвоировать меня; но это было лишнее: за нами пошли вс, кто только былъ въ изб: боле двадцати человкъ; а какъ вышли изъ избы, къ намъ стали приставать вс встрчное, такъ что мы вышли изъ деревни толпой человкъ во сто, и вс ввалились въ другую деревню, версты за четыре, въ которой жилъ становой приставъ. Въ этой деревн тоже всякій встрчный приставалъ въ нашей толп.
Деревня, въ которой жилъ становой, выстроена была въ одну линію, передъ рчкою, на полугор. Почти середи деревня, въ изб съ крашеными окнами, квартировалъ становой, и передъ этой избой мы и остановились.
— Береги ловчй! приказывалъ сотскій мужикамъ, меня конвоировавшимъ. — Я знаю этого парня: плутъ; какъ разъ стречка дастъ! Поди посл, лови!
Отдавъ это приказаніе, сотскій пошелъ въ становому, а меня, какъ по чину недостойнаго войти въ комнату начальства, оставили со всей толпой у крыльца. Толпа хоть говорила и въ полголоса, но все таки шумла; но, когда черезъ четверть часа вышелъ становой, все замерло. Вс скинули шапки; одинъ только я, поклонившись становому, надлъ опять шапку. Становой вышелъ въ халат, и замтно было, что онъ возсталъ отъ послобденнаго сна; и еще было замтне, что онъ за обдомъ время проводилъ не праздно, другими словами сказать: за обдомъ господина становаго выпито было не мало.
— Что за человкъ? спросилъ меня становой, благоразумно избгая мстоименія: ты сказать — можетъ быть и неловко, а вы — можетъ быть и не стоитъ. — Что за человкъ?
— Императорскаго московскаго университета университантъ, отвчалъ я, желая придать себ боле значенія, а потому и не назвался студентомъ университета, думая, отчасти справедливо, что становой слыхалъ только о студентахъ семинарій, съ которыми церемониться нечего.
— Что же вы здсь длаете? спросилъ меня становой, боле благосклоннымъ голосомъ.
— Собираю остатки нашей національной поэзіи, отвтилъ я.
— Какъ?
— Остатки нашей національной поэзіи, опять отвчалъ я недоумвающему становому.
— Какой поэзіи?
— Національной.
— Да вы говорите просто: что такое вы длаете?
— Я вамъ сказалъ.
— Ну, какъ вы собираете эту поэзію?
— Записываю.
— Что записываете?
— Псни, сказки…
— А ты откуда пришелъ? вопросилъ, пріосанившись, становой.
— Изъ Москвы.
— Изъ Москвы за пснями?
— Изъ Москвы за пснями.
— Какъ, такой-сякой! Пословица говоритъ: въ Москву за пснями здятъ, а ты изъ Москвы сюда за пснями пріхалъ!
И пошелъ, и пошелъ мой становой. Обижаться мн было нечмъ: становой ругалъ собственно говоря не меня; я былъ въ то время въ качеств декораціи; толпа вся безъ шапокъ, одинъ только человкъ стоятъ въ шапк, и этого-то шапочнаго ругаютъ нецензурными словами.
Бабы, мужики, мн сочувствовали и гораздо боле меня принимали въ сердцу то оскорбленіе, которое мн длалъ своею бранью становой.
— Да за что же онъ надъ тобою такъ изругается, голубчикъ ты мой? говорила одна баба, приложа правую руку въ щек, а лвой поддерживая локоть правой.
— Ты, родненькій, не горюй, говорила другая — онъ у насъ добрый, только сердце свое сорветъ, а то ничего… Отойдетъ сердце, самъ посл жалть тебя будетъ…
Такъ продолжалось около получаса. Вижу я — детъ на бговыхъ дрожкахъ одинъ столичный помщикъ (столичнаго помщика отъ деревенскаго — легко отличить), лтъ 25.
— Кто это детъ? спросилъ я у одного мужика, конвоировавшаго меня.
— Да это князь Н-ій, отвчалъ тотъ.
Князь Н-скій халъ крупной рысью, но, увидвъ большую толпу, похалъ шагомъ.
— Князь! крикнулъ я — князь, пожалуйте сюда.
Князь подъхалъ.
— Уврьте, пожалуйста, князь, господина столоваго пристава, что студенту московскаго университета можно ходить собирать мужицкія псни.
Становой замолчалъ въ ту же минуту какъ подъхалъ князь Н-ій.
— А вы студентъ московскаго университета? спросилъ князь, вжливо мн поклонясь.
— Да, студентъ.
— Ваша фамилія?
— Якушкинъ.
— Не угодно ли вамъ будетъ отдохнуть у женя нсколько времени?
— Сдлайте одолженіе!
— Такъ садитесь! сказалъ онъ, подвигаясь ближе къ передку дрожекъ.
Я, не торопясь, поставилъ на дрожки свою коробку съ товаровъ, потокъ самъ слъ на дрожки; князь тронулъ лошадь, поклонился становому, я, въ свою очередь, также поклонился, и мы похали… Становой только улыбался.
Это было давно; по крайней мр лтъ двадцать тому назадъ. Съ тхъ поръ становые перемнились; а чтобы не сказать голословно, я вамъ разскажу слдующій казусъ.