Небывальщина

Annotation

Писатель-этнограф, двоюродный брат декабриста Ивана Якушкина.

П. И. ЯКУШКИНА

I

II

ІІІ

IV

V

notes

1

2

3

П. И. ЯКУШКИНА

НЕБЫВАЛЬЩИНА

I

Никто столько не видывалъ видовъ, сколько нашъ братъ — странникъ: чего только не увидишь, чего не услышишь? И вс впечатлнія новы, встрчи неожиданны. Оттого-то на Руси такъ много путешественниковъ или,

какъ ихъ народъ называетъ: странниковъ. Большинство, и огромное большинство, странниковъ-богомольцевъ, странствуетъ по монастырямъ и церквамъ, прикрываясь только душеспасительною цлію, а въ самомъ дл ихъ прельщаетъ перемна впечатлній; а впослдствіи эта жажда новизны доходитъ до какой-то нравственной распущенности: хочется мсто перемнить и только; какъ ни хорошо жить дома, а все куда-то хочется; просто — на мст не сидится. Простой человкъ объясняетъ свое желаніе шляться тмъ, что онъ «хочетъ Богу трудиться», хочетъ этими трудами пользу душ принести, а странники, заподозрнные въ большей развитости, бродяжничество свое прикрываютъ пользой наук; они тоже объявляютъ, что хлопочутъ о наук. Какъ странники-богомольцы, такъ и странники съ ученой целью совершенно не приготовлены для своихъ трудовъ. И въ самомъ дл, я знаю только одного путешественника по Россіи, приготовленнаго къ своимъ работамъ, — г. Тарачкова, учителя естественныхъ наукъ орловскаго кадетскаго корпуса, здившаго по средней полос Россіи, писавшаго въ орловскихъ губернскихъ вдомостяхъ и издавшаго въ послдствіи свои заметки въ Орл, и можетъ быть по этому или по своей спеціальности не совсмъ извстнаго читающей публик. Другіе же странники и не думали себя готовить къ чему бы то ни было. Возьмите вы хоть путешественниковъ — собирателей нашихъ народныхъ псенъ (Киревскій умеръ), сказокъ и тому подобнаго; думали ли они когда нибудь заниматься своимъ дломъ? Собирателю псенъ, напримръ, кром умнья читать и писать, должно знать музыку; псня, записанная безъ голоса, теряетъ половину своего значенія, а изо всхъ собирателей нтъ ни одного, который бы могъ записать самый простой мотивъ. При изданіи псенъ необходимо сравнить ихъ съ другими, по крайней мр славянскими пснями, а изъ насъ никто не знаетъ ни одного славянскаго нарчія… Впрочемъ, я долженъ оговориться: никто кром В. А. Безсонова… А впрочемъ, какой же онъ собиратель? Вдь онъ собиралъ псни по чужимъ сборникамъ, да по сочиненіямъ Симеона Полоцкаго; а при своей жадности въ этому длу, голоса для этихъ псенъ подобралъ изъ мотивовъ разныхъ итальянскихъ оперъ; странствія же его было немного: онъ странствовалъ только по Москв, да, кажется, разъ създилъ къ кому-то въ гости верстъ за сто, да тамъ и записалъ отъ одной горничной стихъ духовный. Кто не вритъ мн въ этомъ, того могу попросить посмотрть изданіе П. А. Безсонова — Каликъ перехожихъ; но вдь это удается одному г. Безсонову. Но о П. А. Безсонов — въ другомъ мст, а теперь, повторивши, что изъ всхъ странниковъ-наблюдателей одинъ только г. Тарачковъ знаетъ зачмъ пошелъ въ странствіе, я скажу, что если вы спросите каждаго изъ странствующей братіи, ученыхъ ли наблюдателей надъ русской народностью, или странниковъ-богомольцевъ, вамъ разскажутъ много и много такихъ встрчъ и приключеній, о которыхъ человку не странствовавшему никогда и въ голову не можетъ придти.

Едва вы вышли изъ дому въ путь, какъ васъ ожидаютъ встрчи съ простымъ людомъ и начальствомъ. Съ простымъ людомъ встртиться не бда: отъ него отдлаться было въ прежнее, крпостное время легко, не смотря на его любопытство.

Идете вы путемъ-дорогой въ мстахъ, въ которыхъ васъ никто не знаетъ, да и ближайшій вашъ знакомый живетъ верстахъ въ двухстахъ, а то я больше. Попадается вамъ попутчикъ изъ ближайшей деревни,

— Здравствуй, почтеннйшій! заговариваете вы съ нимъ; — Куда Богъ несетъ?

— А мы вотъ въ ту деревню, — отвтятъ вамъ мужикъ:- Мы тутошніе…

— Тутошніе? спросите вы, чтобы какъ нибудь вызвать его на разговоры.

— Тутошніе, родимый! Мы изстари тутошніе… А ты отколь идешь? Ты вдь не здшній?

— Не здшній, почтенный, не здшній.

— Отколь же идешь?

— Да я изъ-за Москвы.

— Изъ-за Москвы?… Знаю… А по какимъ такимъ дламъ идешь? спроситъ онъ, не для того, чтобъ узнать съ полицейской цлью, кто вы, зачмъ идете, а единственно изъ любопытства, если не для того только, чтобъ не молчать дорогой, а поболтать отъ скуки.

— По какимъ такимъ длахъ идешь?

— А по своимъ, добрый человкъ.

— А? По своимъ! скажетъ онъ, какъ будто совершенно понялъ откуда, куда и зачмъ вы идете, нимало не обидясь вашимъ, въ такой степени яснымъ отвтомъ.

Потомъ вы съ нимъ разговоритесь; онъ вамъ будетъ благодаренъ, если вы примете, или хоть покажете участіе въ его гор, о которомъ русскій человкъ любитъ потолковать со всякимъ; а если вы ему покажетесь и его изба будетъ по пути, — зазоветъ васъ въ себ обдать или ночевать. Впрочемъ, это было сперва, еще до 19 февраля, теперь не то. Въ былыя времена поймаешь бродягу, поведешь въ начальству, самаго затаскаютъ по судамъ, станутъ спрашивать: какъ поймалъ, гд поймалъ, да и сдлаютъ причастнымъ въ длу, не радъ будешь, что и поймалъ недобраго человка; а теперь начальство — мировой посредникъ, а мировой посредникъ свой человкъ: приведешь въ нему или хоть къ сельскому старост — теб ничего не будетъ: сдалъ на руки — тебя сейчасъ же и отпустятъ. А потому встрча съ простымъ мужикомъ, кому бы то ни было, какъ бы кто ни былъ извстенъ за нехорошаго человка, ни для кого не опасна, тогда какъ въ старые годы, встртиться въ деревенской глуши съ начальствующимъ лицомъ иногда значило попасться въ бду, а чмъ ниже было начальство, тмъ было хуже. Напримръ, у меня была встрча съ сотскимъ… Но я долженъ сказать нсколько словъ о тогдашнемъ моемъ путешествіи.

Я тогда былъ еще студентомъ московскаго университета. Въ одинъ прекрасный день купилъ рублей на десять разнаго товара, уложилъ въ коробку и отправился въ путь; и съ этой коробкой, — коробейникомъ пришелъ въ одно большое село, одной изъ неблизкихъ отъ Москвы губерній. Въ этомъ сел я и положилъ имть свою главную квартиру. Познакомившись съ сыномъ моего хозяина, парнемъ лтъ 20-ти, мы съ нимъ не разставались недли дв. Пообдавши съ нимъ часу въ 9-мъ поутру, мы съ нимъ отправились торговать по сосднимъ деревнямъ, и, надо правду сказать, псенъ собрали иного, денегъ же наторговали одинъ двугривенный, потому что мой товаръ былъ безцнный. Такъ напримръ, какъ вы опредлите цну этому товару: 3 пары серегъ стоили мн дв копйки ассигнаціями, по тогдашнему — грошъ; сколько я долженъ былъ брать за одну пару? Поэтому я за свой товаръ разсчитывался пснями, и одной только неотвязчивой попадь за двугривенный продалъ платовъ; и по сю пору не знаю, дорого или дешево отдалъ этотъ платокъ.

Поторговавши такимъ образомъ часовъ до четырехъ, мы возвращались домой, гд уже собрался веселый народъ: парни, двки, старики, старухи… всхъ возрастовъ людъ, кто только желалъ выпить, сколько кому хотлось; вс ждали, вроятно, съ большимъ нетерпніемъ моего возвращенія, чтобы веселить и веселиться…

Повадился ко мн, на мою главную квартиру, какой-то сотскій; правда, сидлъ онъ у меня не долго: придетъ, выпьетъ и уйдетъ. Но при этомъ благоразуміи онъ оказывалъ мн страшную непріятность: люди, желающіе выпить — народъ веселый, а этотъ народъ веселый податей платить, разумется, не совсмъ былъ охотникъ.

Придетъ бывало этотъ господинъ, вс веселы, вс радостны… а придетъ это начальство — всмъ неловко, вс видятъ себя не такъ, какъ они должны себя про себя понимать, и какъ они должны себя держать передъ начальствомъ.

— Не ходи ты, братъ, когда у меня поютъ и пляшутъ, говорилъ я не разъ, — а приходи одинъ на одинъ, я теб сколько хочешь водки дамъ. Вдь ты видишь — ты мн мшаешь…

— Хорошо, хорошо! обыкновенно говаривалъ онъ мн; а между тмъ прилаживалъ во мн всякій разъ на вечеръ, когда были у меня гости веселые, не забывая въ тоже время приходить ко мн и поутру.

Сижу я разъ въ изб за столомъ. Избранный на ту пору мой пріятель сидлъ съ правой руки и распоряжался штофомъ, стоявшимъ на стол, а псни пвшій — съ лвой, и, какъ теперь помню, лвый мой сосдъ плъ:

А и я то, православный царь,

Не хочу мужиками ругатися,

А татарамъ потшатися!

Не добро татарамъ тшиться

Надъ русскими православными,

А тшиться ли не тшиться —

Мужику ли надъ татарами.

Едва усплъ кончить псню мой сосдъ, вошелъ сотскій… Вс замолчали…

— Здравствуй! обратился ко мн сотскій, взявшись за штофъ, стоявшій на стол. — Здравствуй, братъ!

— Здорово! отвчалъ я съ большимъ и очень съ большимъ не удовольствіемъ: на ту пору этотъ сотскій былъ до крайности лишнимъ.

Сотскій сталъ наливать изъ штофа въ стаканъ водку, потихоньку, не торопясь.

— Зачмъ пьешь водку? спросилъ я не совсмъ любезно сотскаго.

— А вотъ, Иванычъ, водочки хочу пить, отвчалъ тотъ, нсколько смшавшись.

— А водка-то твоя?

— Молчи, человкъ любезный! заговорилъ еще больше смшавшись сотскій.

— Молчать можно, а ты водки все таки не трогай; водка не твоя, да тебя никто и не подчивалъ.

Представьте себ положеніе этого господина; онъ — сотскій — все таки начальство, хоть малое, а какъ ни разсуждай, все начальство, и это начальство опозорено передъ подначальственними людьми, самыми гуляками, за которыми накопилось пропасть недоимокъ, и которыхъ это начальство каждое утро за эти недоимки драло за вихоръ.