Нечаянный тамплиер

Ангелов Августин

— Сарацины, — ответила Адельгейда.

— Да уж, с таким уродливым шрамом, действительно, девочка годится только в монашки. Замуж ее точно никто в здравом уме не возьмет, — сказал Монфор, как бы самому себе, но так, чтобы слышали все.

Услышав о себе такое, Адельгейда сразу заплакала, уткнувшись в рясу монаха.

— Зачем вы обидели сироту? Это неправедный поступок. Господь такое осуждает и обязательно накажет, — проговорил францисканец.

— Не тебе, старик, рассуждать, что осуждает Господь и за что наказывает. Его власть на небе, а моя на земле. Вот как прикажу тебя выпороть, будешь знать, на чьей стороне правда! — разозлился барон. И тут же зло бросил:

— Мое войско остановится в этой роще. Потому советую вам поскорее освободить место и убраться с моих глаз. Я и так потерял много времени на пустые разговоры с незначительными персонами.

Пока они общались с Монфором, войско из Акры все пребывало. Сзади всадников шли сотни три пехотинцев, а следом за ними тащился обоз.

Чтобы не разгневать барона окончательно, они быстро засобирались, Бертран и Грегор оседлали лошадей, а монах подготовил в дорогу своего ослика. Они уже собрались было уезжать, когда к коновязи приковылял Мансур, про которого все и забыли.

— А моя что делай? — спросил пленный сарацин.

— А ты оставайся здесь, если хочешь. Я тебя отпускаю, — сказал Григорий, которому только не хватало и этой обузы.

Но, к удивлению Гриши, сарацин не желал оставаться. Наоборот, он забеспокоился и запричитал:

— Я быть вам пленник. Я ехать. Они убить меня. Я бояться!

— Ладно, садись на лошадь, которая не хромает, и поедем, — неожиданно разрешил Бертран.

— Я ехать, — подтвердил Мансур и вскарабкался на лошадь. Нога у него все еще выглядела распухшей, но ехать верхом он, действительно, вполне уже мог.

К счастью, люди барона забрали только кучу трофеев Бертрана, но не позарились на низкорослых сарацинских лошадок. Одну из них, ту которая хромала, пришлось оставить, но двух других они взяли в дорогу. На одной из них ехал Мансур. Разминувшись с войсковым обозом, они поехали дальше на запад по пыльной дороге. Григорий определил, что, если верить карте, которую набросал командир отряда тамплиеров, то к вечеру они должны были добраться до следующего постоялого двора.

После тени оливковых деревьев и прохлады старой маслодавильни, жара вновь не давала покоя. Солнце висело раскаленной сковородкой на плите безоблачного выгоревшего левантийского неба. Хорошо еще, что они набрали достаточно свежей воды в бурдюки из ручейка. Потому что пить всем хотелось постоянно. Чем дальше они ехали, тем меньше встречалось следов разорения. Вскоре начали попадаться даже крестьянские домики, в которых кто-то жил. Похоже, эти местные куда-то прятались во время вражеского нашествия, а теперь, увидев, что войско христиан во главе с бароном Монфором двинулось на восток, воспряли духом и начали возвращаться в родные жилища. В подтверждение этому, вскоре на дороге начали встречаться повозки с крестьянскими семьями или просто лошадки, ослики, либо мулы с поклажей, которых вели обратно домой их хозяева.

Этот постоялый двор они увидели издалека. Он, наверное, тоже пострадал от нашествия армии Бейбарса. Но, снаружи это не бросалось в глаза. Двухэтажное каменное здание выглядело целым. А в обширном дворе суетились люди. В отличие от того людоедского заведения, которое Григорий посещал на перевале, в этом трудилось много работников. Они прямо на глазах ремонтировали навес и коновязь, что-то заколачивали и пилили. Кто-то даже подметал двор самой обыкновенной метлой из прутьев.

Гостей в заведении оказалось предостаточно. У коновязи место для лошадей даже нашли с трудом. Тут сновали и конюхи, желая заработать с приезжих по звонкой монете. В торбы для лошадей насыпали свежий овес. Имелась и хорошая поилка. Новоприбывшие спешились и отдали животных на попечение толстому конюху за плату в одну серебряную монетку с иерусалимскими крестиками на одной стороне и королем Лузиньяном на другой. Изображение на монетке оказалось отчеканенным криво и нечетко, но у Григория в трофейных кошельках денег теперь было предостаточно. И он мог себе позволить оплачивать множество подобных услуг в ближайшее время. Что, конечно, радовало его.

А еще внушало оптимизм то, что они, наконец-то добрались до каких-то обжитых мест, где жизнь, может, и замирала на время вражеского нашествия, но теперь уже чувствовалась снова. Вокруг Родимцева бурлил своей жизнью пестрый средневековый левантийский мир. Он все еще казался Григорию непривычным, но уже не вызывал у него отторжения, уже не действовал так угнетающе. Родимцев поймал себя на мысли, что все больше и больше начинает свыкаться с собственным новым положением, с каждым прожитым часом растворяясь в этой реальности своим восприятием и уже не замечая многих непривычных вещей.

Он уже не обращал внимания, что люди вокруг не то что не используют гаджеты, но даже не читают. Что у многих неопрятный вид и неподстриженные ногти. Что вокруг грязь и антисанитария. Что на дорогах пыль и конский помет. Что запахи нечистот в этом мире преобладают, и вонь стоит чуть ли не везде, где люди ведут какую-либо хозяйственную деятельность, а жаркая погода только усугубляет весь этот смрад. Григорий не замечал уже и солидный вес кольчуги, сжившись с ним. А то, что тело потело и чесалось под гамбезоном, его сознание тоже научилось игнорировать.

Этот мир, который поначалу показался ему ужасным и враждебным, больше для Григория таковым не являлся, потому что он уже знал, что на опасности может ответить достойно, умея постоять за себя. Получив опыт нескольких стычек, он понял, что с мечом в руке не пропадет, что пешим или конным он представляет из себя угрозу для любого здешнего противника.

Знал уже Григорий и то, что вполне вжился в местное общество, и что не растеряется теперь в беседе хоть с самим бароном Монфором. Родимцев с радостью отметил, что и люди потянулись к нему. Об этом свидетельствовало то обстоятельство, что, выехав с сиротой из Тарбурона, он в пути встретил тех, кто доверился ему. Ему были вполне понятны и странный монах, и пьющий рыцарь, и даже пленный сарацин. А еще он привязался за время пути к немецкой девочке, словно бы Адельгейда на самом деле была его дочкой.

Насчет монаха, конечно, имелись некоторые сомнения. Ведь он, получается, совсем не простой монах, а тайный инквизитор, да еще и волшебник к тому же. Тем не менее, он почему-то тоже поехал с Гришей в одном направлении, а не последовал за войском барона Монфора. Правда, о чем это говорило, Родимцев пока не знал.

Глава 16

В трактире при постоялом дворе гостевой зал оказался довольно просторным. Несмотря на идущую войну, посетителей там сидело за столами немало. А сами столы и лавки выглядели вполне добротными и даже оказались ошкуренными. В заведении у перекрестка дорог останавливались перекусить те из беженцев, возвращающихся из Акры в родные места, которые были не слишком бедны. Эти люди пересидели нашествие армии Бейбарса за каменными стенами столицы, имея возможность заплатить за пищу и за услуги.

А цены в Леванте, как поведал Бертран, на большинство товаров и услуг держались в разы выше, чем в Европе. Конечно, во многом такому росту цен способствовала идущая война. Но и торговые общины Венеции, Генуи и Пизы, соперничая друг с другом, специально взвинчивали стоимость всего и вся, чтобы получать с продаж баснословные барыши. Но, получалось, что сильнее всего от войны страдало небогатое население. Те христианские бедняки, кто не имел возможности заплатить городской страже за то, чтобы их пропустили в город переждать вражеское нашествие, становились жертвами врагов в первую очередь. Потому что именно на них, на беззащитных крестьянах, сарацины вымещали всю свою злобу, резали многих, а оставшихся массово угоняли в рабство.