Нечто по Хичкоку (сборник)
Шрифт:
Попугай неожиданно хлопнул крыльями, вытянул шею, раздул перья на ней, после чего уселся в прежней позе и продолжил чистку крыльев. В тишине комнаты были только шелестящие звуки перьев. Отец Марчисон уловил какое-то движение гардины, за которой прятался Гильдей, как если бы потянуло сквозняком из окна. В другой половине библиотеки пробили стенные часы. От головешки в камине отломился кусок угля и упал на решетку с шуршанием сухого листа, слетевшего с дерева. Святого отца вновь объяло чувство страха и жалости. Теперь ему казалось, что поступки его друга граничили с безумием и что сам он способствовал этому.
Наполеон спокойно чистил свои крылья, видно было, что птица полагала себя в одиночестве в этой комнате. Все это стало казаться нелепым отцу Марчисону, словно он участвовал
Попугай отодвинул голову от стенки клетки, потому что ласка кончилась. Цепляясь за прутья клетки, Наполеон вновь забрался на свою жердочку и стал оттуда внимательно смотреть в комнату. Иногда он наклонял голову и снова ее поднимал. Наблюдая за попугаем, отец Марчисон заметил, что совокупность его движений явственно передает, что птица следит за перемещающимся по комнате персонажем. Отец Марчисон наблюдал за птицей почти как за человеком. Ему стало казаться, что птица следит за невидимым существом точно так, как следят за объектом своего обожания слабоумные люди, то есть смиренно и упорно. Ему припомнилась одна женщина-идиотка, которая преследовала его во всех церквах, где он совершал богослужения. Она постоянно ловила его взгляд, и когда ей это удавалось, она угодливо улыбалась и начинала мелко кланяться. Вот точно такие же поклоны исполнял сейчас Наполеон в своей клетке. «Да, ведь он подражает какому-то идиоту», — вдруг сообразил отец Марчисон. Он снова обошел внимательным взглядом всю комнату, но не увидел ничего, кроме полок с книгами, кресел, стола, огня, пляшущего в камине. Вскоре попугай прекратил свои поклоны и замер в позе внимательного слушателя. Он раскрыл клюв и показал свой черный язык. Отцу Марчисону показалось, что птица собирается что-то сказать. Попугаю не удалось произнести слова, которые он, очевидно, хотел сказать. Он сделал еще два-три поклона, после чего раскрыл клюв и на этот раз что-то пробормотал. Отец Марчисон не разобрал слов, но было впечатление, что попугай бранился, а одновременно как бы и жаловался. «Похоже на голос женщины», — подумал отец Марчисон. Попугай снова стал отвешивать поклоны, сопровождая на этот раз еще и покачиванием тела в сторону, как будто он подталкивал кого-то локтем в бок. Отцу Марчисону неотступно припоминалась женщина, преследовавшая его по церквам. Она часто попадалась на его пути. Она ждала его после вечерней службы. Однажды она, встретив его, склонила голову, язык ее высунулся изо рта. Она, бессмысленно улыбаясь, припала к отцу Марчисону. Он вспомнил, как все его тело содрогнулось от ее прикосновения, какое он испытал отвращение, но не мог оттолкнуть женщину, хотя она и была слабоумной, то есть такой, с какою не очень-то церемонятся.
Попугай опять замер, прислушался, раскрыл клюв и пробормотал несколько слов воркующим голосом голубки, который в то же время не снижал угрозу и недовольство, содержавшиеся в его высказывании. Отцу Марчисону этот голос показался очень неприятным. Он слушал очень внимательно, но затруднился определить, какой голос имитировал попугай: мужской, женский или детский. Это было подражание человеческому голосу, но странно бесполому. Отец Марчисон отодвинулся вглубь от гардины и, не глядя на птицу, стал очень внимательно слушать ее слова, стараясь не думать о том, что это птица. Спустя две-три минуты голос зазвучал снова. Попугай говорил довольно долго. Похоже было, что птица воспроизводила чьи-то причитания, окрашенные нежностью, нерешительностью, а заодно и какой-то вульгарностью. Это было так неприятно, что у отца
— Теперь выходите и смотрите.
Отец Марчисон вышел, щурясь от света. Наполеон неподвижно стоял в клетке на одной ноге. Голову он спрятал под крыло и казалось спал. Профессор был бледен, лицо его выражало отвращение.
— Фу! — сказал он, подошел к окну и открыл нижнюю форточку, чтобы немного проветрить комнату. Отдернутая гардина позволила увидеть за окном голые деревья в парке, сумрачно вырисовывающиеся на вечернем небе. Гильдей дышал некоторое время свежим воздухом, идущим в окно. Затем он повернулся к отцу Марчисону и воскликнул:
— Какая мерзость!
— Да, в высшей степени.
— Вам приходилось сталкиваться с этим?
— В какой-то мере.
— А мне не приходилось. Мне это отвратительно, Марчисон. — Он закрыл окно и стал нервно ходить по комнате.
— Что вы все-таки думаете об этом? — спросил он отца Марчисона, продолжая ходить.
— Что вы имеете в виду?
— Чей это был голос? Мужчины, женщины, ребенка?
— Я не могу сказать.
— И я тоже.
— Вы часто слышали эти причитания?
— С тех пор как вернулся из Вестгейта. И ни разу я не разобрал слов. Ужасно неприятный голос.
Профессор сплюнул в огонь.
— Извините, но меня буквально тошнит. — Он сел в кресло.
— Меня тоже тошнит, — честно признался отец Марчисон.
— Самое отвратительное, — продолжал Гильдей, — это то, что все это произносится существом, лишенным мозгов. Их у него не больше, чем у идиота.
Сравнение с идиотом, сходное с тем, что он и сам думал, стоя за гардиной, произвело впечатление на отца Марчисона, он откликнулся — непроизвольным жестом. Профессор заметил этот жест, потому что был очень взволнован и насторожен.
— Что вас удивило?
— Мне приходило в голову такое же сравнение.
— Какое?
— Я тоже сравнивал этот голос с голосом слабоумного.
— Для меня это хуже всего. Я привык сражаться с разумными существами. — Он вскочил на ноги, взял кочергу, размешал угли в камине, потом встал спиной к огню, засунув руки в карманы брюк.
— Вот вам голос этого существа, поселившегося у меня в доме. Красивый, не правда ли?
Эту фразу он произнес голосом, который вдруг наполнился тоской и ужасом.
— Я должен изгнать его! — закричал он. — Но как это сделать?
— Вы ощущаете, что он здесь?
— Да, но не могу сказать, в какой части комнаты.
Он осмотрелся вокруг, вглядываясь в каждый предмет.
— Вы считаете, что вас преследуют? — спросил отец Марчисон. Он, хотя и не ощущал присутствия в этой комнате невидимого существа, но состояние Гильдея начинало передаваться и ему, вызывая в его душе непонятное волнение.
— Преследуют? Нет, такая романтическая чепуха не для меня. Я просто констатирую факт, который не могу объяснить и который мне становится тягостным. Но если даже допустить какое-либо объяснение, излюбленное суеверными людьми, то ведь их привидения всегда враждебны, несут угрозу. Мой случай обратный — меня любят, мною восхищены, меня жаждут. Вот что отвратительно.
Отец Марчисон вспомнил первый их вечер, проведенный вместе. Гильдей и тогда говорил с содроганием о ком-то, преследующем его своей любовью. Невольно у отца Марчисона стала складываться своя версия. Он сам страстно любящий все живое, легко мог допустить возможность небесной кары за прегрешения. Главным грехом профессора Гильдея, по разумению святого отца, было именно отсутствие такой любви и отрицание ее. Это был грех и не малый, грех по отношению к человечеству. Версия отца Марчисона о наказании за прегрешения была очень убедительной, но когда он взглянул на искаженное страданием лицо своего друга, то постарался хотя бы не углубляться в развитие этой версии.