Недетские забавы
Шрифт:
Стучусь в дверь, так как замок сломан; уже ожидания расходятся с моими фантазиями, но не унываю. Нас разделяет какая-то несчастная дверь, где-то там за ней, сидит она, возможно, на кухне.
Перебирает свои пышные волосы и пьет чай. Но дверь никто не открывает. Начинаю злиться и волноваться, я всегда был нетерпелив в своих желаниях. И если окажется, что никого нет дома, я отчаюсь. Но буду долбиться до последнего.
Но мне так никто и не открывает. Зло ударяю по стене кулаком. Заебало ждать. Я сейчас к ней хочу.
— Чего ты долбишься? Ну нет никого! — соседняя дверь открывается,
— А где ваши соседи? — морщась от брезгливости, задаю вопрос. Неприятная особа.
— Алкаши эти? Да черт их знает, может опять у собутыльников своих ошиваются.
Внутри все сжимается. Неужели эти люди, что ее забрали, оказались алкашами?.. Выглядели вполне прилично. Представляю, как моя наивная Алиса живет в логове алкашей, и горло спазмирует. Это пиздец.
— А девочка? Девочка где?
— Какая еще девочка? — задумывается она. — А, эта, что они притащили тогда? Так погибла она.
— Чего? — начинаю задыхаться, хватаясь рукой об стену.
— Ну так это, они тогда детдомовскую себе взяли, чтобы пособие получать. Ну, — чешет свой подбородок, — симпатичная такая девчушка была. У них пожар был, по пьяни чет подожгли, я, если честно, не в курсе. Знаю, что девчонка сгорела. Жалко.
Перед глазами все становится черным, сердце постоянно простреливает болью. Похоже на сердечный приступ, но мне уже похуй. Все это время мною двигала только эта мотивация — найти, вымолить прощение и забрать себе. А сейчас для чего жить?
Тетка пугается, выносит мне стакан воды и таблетку под язык. Машинально выполняю все действия, хотя уже ни в чем смысла не вижу.
— Ты че это? Умирать тут вздумал? Только не у меня на лестничной клетке.
Мразь. Таких мы много повидали.
— А похоронена где? Знаете?
— Да, знаю, ща адрес запишу. А ты ей вообще кто? Родственник что ли отыскался?
— Ага, родственник, — трясущимися руками забираю листок уже с другим адресом. В один конец.
Долетаю до кладбища за сорок минут, хотя езды тут — часа полтора. Меня рвет на куски. Держусь из последних сил, чтобы не свалиться. Рыщу, как поисковая собака, ее могилу. И нахожу.
Просто падаю на колени, когда вижу имя, фамилию, дату рождения, дату смерти. И фотографию. Она. Алиска. Моя девочка. Кричу. Наверное впервые даю волю эмоциям, и ору как сумасшедший. Боль никуда не уходит, сердце правда отпускает. А вот душевную боль унять уже не получится. Никогда.
Если ее нет, то и меня нет.
*ЦБК — целлюлозно-бумажный комбинат.
Глава 32.
Наши дни.
Паша уезжает по делам. Разумеется не говорит, куда именно, но обещает, что мы позже все обсудим. Просит дать ему время разобраться самостоятельно. Что ж, я девочка терпеливая, хоть и не всегда…
Прохожусь по дому, осматриваясь внимательнее. Хозяйкой здесь себя точно не ощущаю и вряд ли когда-либо смогу, энергетика тут давящая. То ли это из-за того, как изначально
Приоткрываю дверь и захожу в темную комнату, шторы блэкаут плотно сжаты, на столе включена лампа. Это кабинет. Не припомню, чтобы Федулов сюда заходил. Может, работает в мое отсутствие. Стол девственно чистый — на поверхности лежит лишь красивый паркер, и стоит фото в рамке. Аккуратно беру ее в руку, боясь оставить следы. Словно остерегаюсь быть пойманной…
С горечью сглатываю слюну — на фото я, вернее Алиса. Сама уже запуталась. Я спокойно идентифицирую себя с той прошлой, но только не тогда, когда дело доходит до наших отношений с Пашей. Я словно раздваиваюсь, перестаю мыслить грамотно. Он — мой мужчина, а я какого-то черта ревную его к другой. К другой, которая тоже я. Если бы можно было читать мои мысли, бригада санитаров из психиатрии уже мчалась бы сюда на всех порах. Не могу объяснить, как так происходит. Но в глубине души понимаю, в чем причина.
Он встретил меня, абсолютно не имея понятия, что нас связывает гораздо больше, чем деловые отношения. И в глубине души он все время хранит место для той, своей первой любви. А потом случаемся мы, с нашей страстью, чувствами и опасностью, что подогревает и так большое пламя. Самое время забыть прошлое и окунуться с головой в новое. Только фотография, стоящая здесь в рамке, говорит, что один из нас прошлое не отпускает.
Ставлю фото обратно, прохожусь кончиками пальцев по краю стола. Натыкаюсь на ящик, и снова любопытство маячит на фоне. Не должна я этого делать, но зачем-то делаю… Нам точно стоит поработать над доверием в отношениях, ведь у меня оно явно отсутствует. Второй укол горечи врезается в сердце.
Ты не такая стойкая, Алиса, как могла показаться.
Достаю из ящика увесистую папку в черном кожаном переплете. Она выглядит опрятно, словно с нее каждый день сдувают пыль, а значит, туда очень часто заглядывают.
Открываю. Ну, что ж. Бог любит троицу. Только теперь отчаяние расползается по венам, заполняя все пространство и вытесняя бурлящую кровь. Резко становится холодно и неуютно. Словно тело окаменело и застыло.
Он же сказал, что я погибла. Какого черта он возобновил поиски?
От досады кидаю папку обратно в ящик, уже не так аккуратно и любовно, как делает это Паша. Уж не сомневаюсь, что он неровно дышит к содержимому.
Вылетаю, как ошпаренная, и несусь вниз на кухню. Срочно нужно выпить, иначе я сорвусь. Бухаю бокал вина залпом, рот вяжет от таниновых ноток, но меня это не смущает. Следом идет второй бокал. Я теряю счет времени, но бутылка быстро заканчивается, а вместе с ней и мое терпение.
— Где ты? — не здороваясь, сразу выпаливаю, как слышу на том конце его голос.