Недоразумение (Трагедия ошибок)
Шрифт:
— Жильберта просила сказать, что не спустится к завтраку… Ничего серьезного. Небольшая мигрень. Это у нас с ней семейная болезнь.
— Весьма сожалею, — ответил я. — Мне, право, неловко, но я очень голоден.
Я ответил любезно, сердечно. Мартен сделался еще угрюмее и больше за все время не сказал мне ни слова. Он старательно грыз свои сухарики. Ничто не раздражает меня больше, чем хруст сухарей, скрежет зубов и вид человека, который ест, стараясь показать, что мысли его в это время где-то далеко. Мартен вел себя так, словно я не сидел напротив него. Франк принес мне большой кофейник и целую тарелку тартинок с маслом. Я проглотил лишь чашку кофе. Я снова взбесился. Все мне было противно. Я сам себя не узнавал. А ведь мне в жизни не раз приходилось сталкиваться с грубостью! Внезапно мне пришла в голову мысль, что история, придуманная Франком, вероятно, не ввела в заблуждение Мартена. Видимо, он обо всем догадался, но пытался, хотя это ему и не доставляло удовольствия, подыгрывать нам, что, в сущности, его вполне устраивало. Если бы сестра его получила наследство, ему, несомненно, перепали бы какие-то крохи. Я сознавал всю нелепость своего положения. Обратиться с вопросами я мог только к Франку, а проверить его ответы было невозможно. А поскольку, с другой стороны, я знал за собой способность до бесконечности толковать каждое слово, каждый жест, каждый взгляд, я обречен был переходить от одного предположения к другому, не в силах что-либо выяснить. Что знал Мартен? Что знала Жильберта? Чего хотел Франк? Были ли они все трое сообщниками? Или сообщниками были Франк и Жильберта? Или же Франк и Мартен? Или вообще здесь не было сообщников?.. У меня голова шла кругом.
Мартен запахнул свой халат цвета спелой сливы, отвесил мне легкий поклон и, хромая, последовал за Франком, который открывал перед ним двери, в свою комнату. Я в рассеянности вертел в руках нож. Действительно ли мне хотелось браться за скрипку? Теперь, когда я сам отрезал себе путь к отступлению, у меня не хватало мужества. Когда Франк спустился, я подозвал его…
— Он всегда такой?
— Очень часто. Должно быть, опять повздорил с сестрой. Они вечно ссорятся.
— А не мог ли он что-нибудь заподозрить? Франк, казалось, искренне удивился.
— Заподозрить?
— Вы же не его наперсник. Вы не можете знать, что он думает. Франк помолчал немного, прежде чем ответить.
— Нет, — сказал он. — Нет. Не забывайте, что это я вас сюда привез. Следовательно, он убежден, что я принял все меры предосторожности, что я навел о вас все нужные справки. На меня можно положиться. Этого достаточно… Следите за своими ногами.
— Что такое?
— Не сидите скрестив ноги… Помните, я уже говорил вам об этом.
— Ах, вот что! Вы мне надоели со своими указаниями. Раздраженный, я перешел в гостиную и снял пиджак. Я решил сперва разработать пальцы, сыграв, все убыстряя темп, несколько гамм. Потом принялся за этюд для обертона. Моя игра оставляла желать лучшего. Я долго занимался, позволяя себе лишь изредка делать небольшие перерывы, чтобы выкурить сигарету. И все-таки, если говорить честно, я справился. Я, конечно, не был уже прежним скрипачом, но я не растерял свою технику. Если упорно трудиться, кто знает?.. Незадолго до обеда я перестал играть и вышел прогуляться в парк. Он был окружен очень высокой стеной. Невозможно было рассмотреть соседние виллы. Как скучала, вероятно, Жильберта изо дня в день в этой роскошной тюрьме! Я не мог представить себе, чтоб она шила или вышивала. Читала ли она? Но не читают же с утра до вечера. Я спрошу у нее об этом. А пока что я пытался ответить на другой, более трудный вопрос: какое, собственно, чувство внушала она мне? Она возбуждала у меня любопытство. Согласен. Я находил ее привлекательной, пусть так. Но смог бы я, к примеру, ее полюбить? По правде говоря, нет. Она была слишком загадочной, слишком «светской дамой». Я же предпочитал женщин простых, чувственных и легкомысленных. Но зато я понимал, что вполне способен разыграть перед ней комедию любви, чтобы заставить ее открыть мне все, что она от меня скрывает. Это будет даже интересно. Франк будет злиться. Тем хуже для него. Слишком уж я ему нужен; он не посмеет довести меня до крайности. Размышляя таким образом, я шел по аллее, которая вела к вилле. Одна только Жильберта могла рассказать мне, кем был де Баер. От нее я узнаю, хотел ли Франк обмануть меня или нет. Я не позволю, чтобы меня без моего ведома заставляли играть недостойную роль. Я услышал звон колокола и ускорил шаги. Жильберта как раз направлялась в столовую, когда я вошел в вестибюль. Она остановилась.
— Хорошо отдохнули? — спросила она.
— Да, благодарю. Но мне сказали, что вы не совсем здоровы?
— Не беспокойтесь. Впрочем, я полагаю, вас это не очень обеспокоило.
— А если бы я сказал, что обеспокоило?
— Я бы вам не поверила.
Она вошла в столовую. Возле ее прибора лежало письмо. Она взяла его, протянула мне, потом передумала.
— Это из клиники, — сказала она. — Вашему дяде, вероятно, стало хуже. Она распечатала конверт и быстро прочитала:
— Мадам.
Состояние здоровья мсье де Баера ухудшилось. Он не может принимать пищу, и силы его быстро угасают. Однако он все еще находится в полном сознании и был бы счастлив увидеть мсье Поля де Баера. Я снова повторила ему, что мсье Поль де Баер находится в отъезде, что очень огорчило нашего больного. Если у вас есть возможность предупредить мсье Поля де Баера, я полагаю, мадам, не следует терять время, хотя наш больной и отличается редкой выносливостью…
Я опустился на стул, буквально сраженный обрушившимся на меня ударом. Жильберта протянула мне письмо. Я сделал вид, что читаю его. Слова танцевали у меня перед глазами. Где же был Франк? Почему он не предостерег меня?
— Я уже получила несколько писем от матери-настоятельницы, — сказала Жильберта. — Сделала, что смогла… На вашем месте я бы не торопилась с ответом. Вы сейчас не в состоянии совершить подобное путешествие.
Франк принес закуску, что избавило меня от всяких комментариев. Я подвинул письмо к Жильберте и ограничился замечанием:
— Ему лучше не знать, что я стал другим.
Минуты, последовавшие за этим разговором, оставили во мне самые отвратительные воспоминания. Если дядюшка умрет в ближайшее время, я буду вынужден поехать в Кольмар… Все пойдет прахом!… В конце концов я самым постыдным образом спросил у Жильберты:
— Какие у нас с ним были отношения?
— Ни плохие, ни хорошие, — ответила она.
— А как бы я поступил, не заболей я потерей памяти?.. Главное, не щадите меня, я хочу знать правду.
Она подняла на меня свои светлые глаза, подождала, пока Франк отойдет к сервировочному столику, и прошептала слегка дрожащим голосом:
— Вы бы не двинулись с места. Чужие страдания вас не трогали.
— Я был жестокосердным?
— Нет, вы были бессердечным.
Франк вернулся к столу с блюдом овощей, зеленой фасоли. Вся эта сцена запечатлелась в моей памяти, потому что она вдруг, в одно мгновение, приобрела какую-то странную остроту. Жильберта была очень взволнованна, я это ясно видел, но не понимал, что означает ее взгляд. Этот взгляд должен был подсказать мне что-то, но что именно, мне не удавалось понять. В нем таился какой-то двойной смысл… Я готов был уже протянуть свою руку к ее руке. Но тут Франк поднес ко мне блюдо, и я быстро положил фасоль себе на тарелку. Он удалился, бесшумно ступая, что уже начинало выводить меня из себя.
— Жильберта… Вы имели в виду только моего дядю, когда говорили о чужих страданиях… Или же думали… и о себе?
— Оставим этот разговор, — устало ответила Жильберта. — Я знаю, о чем говорю.
— Значит, я был бессердечным. Естественно, я был также и корыстолюбивым?
— Возможно…
— Я был… Договаривайте же, я был настоящее чудовище?..
— Я очень долго отказывалась в это поверить… А потом… вдруг… я поняла…
Ее глаза заблестели еще больше… Это была ее манера плакать без слез. Она словно всматривалась во что-то невидимое за моей спиной… В картины прошлого…
— Жильберта!
Мой голос словно пробудил ее ото сна. Она посмотрела на меня так, будто я откуда-то внезапно возник, и на губах у нее промелькнула уже хорошо знакомая мне грустная улыбка.
— Я это говорила для самой себя, — произнесла она и, тут же спохватившись, поправилась: — Вы, вы совсем другой… Вы изменились… Поверьте мне… Не вникайте во все это!
Франк кашлянул и быстро убрал тарелки. Жильберта встала. Я тотчас же последовал ее примеру. Понятно, я не собирался дать ей уйти после этих загадочных слов.
— Я не стану есть десерт, — сказала она.
— Хорошо, мадам.
— Я тоже.
Франк нахмурился. По всей вероятности, он хотел призвать меня к порядку, но я не намерен был повиноваться ему. Властным тоном, с тем. высокомерием, которое он советовал выставлять напоказ, я приказал:
— Кофе в гостиную, и не мешкая.
— Слушаюсь, мсье. Я решительно взял Жильберту за локоть и подвел ее к роялю.
— Я хотел бы, — произнес я, — сказать вам, что весьма сожалею. Я не враг вам, Жильберта. Вы потом мне расскажете, что вам пришлось вынести из-за меня… Обещаете? Теперь же доставьте мне удовольствие… Согласитесь сыграть со мной что-нибудь по своему выбору… В знак примирения. Она живо высвободила свою руку.