Недосказанное
Шрифт:
— Все те, кто не уверен в своей силе, должны спуститься со мной к Лужам Слез, — продолжала вещать Лиллиан. — Тот, кто увидит в воде золото — чародей.
Лиллиан поднялась из своего кресла и прошла сквозь столпившихся вокруг неё людей, словно королева снизошла до общения со своей челядью, которая шла не оглядываясь, считая, что они последуют за ней, куда бы она их не повела. Она оставила Крису Фэирчайлду единственный вариант, встать у неё за спиной. Мэр похоже чувствовал свою бесполезность. Но даже не посмел испытывать ярость по этому поводу.
Когда
— Идешь? — спросила Лиллиан, совершенно игнорируя Анджелу и Ржавого. — Твоя семья оставила тебя спать, когда Роб призывал чародеев на свою сторону, а это говорит о том, что Роб не считал тебя полезной. Но, скорее всего, он основывался на том факте, что ты уже кажется спелась с моими сыном и племянником. Может быть, стоит попробовать.
— Я смотрела в Лужи Слёз, — сказала ей Холли, глядя на землю. — Я бесполезна.
Холли могла чувствовать взгляд Лиллиан на себе, хотя и не поднимала взгляда, пока не услышала удаляющее цоканье ее каблуков.
— Какая жалость, — сказала Энджи. — Представь себе какая честь быть лакеем Лиллиан.
Холли нашла в себе силы поднять взгляд. Она увидела, что Энджи смотрит на неё, и почувствовала себя, как когда-то, когда привлекла внимание Энджи: радостнее и увереннее.
— Как ты? — неловко спросила Энджи.
Холли попыталась улыбнуться.
— Не очень хорошо, — ответила она. — Можем мы...уйти отсюда?
Ей не хотелось оставаться здесь, в доме чародеев, испачканный кровью и набитый золотом, думая о силе и как её родители соблазнились этой силой. Она была напугана. Ей не хотелось иметь с этим ничего общего: как часто она сожалела о том, что она Прескотт, но не так сильно, как сейчас.
— Конечно, — сказала Энджи.
Гостиная Энджи была почти такой же устрашающей, как и приемная в Ауримере. Вся она была выкрашенная в белый цвет и похожа на кабинет доктора, если бы у того в кабинете был бы меховой коврик и диван с золотистыми изогнутыми ножками.
Ржавый был на кухне, делая чай и закуски. Энджи рыскала по комнате, как несчастная кошка.
— Мне очень жаль, — наконец сказала Анджела, и села рядом с Холли. — Я не знаю, что сказать, чтобы ты почувствовала себя лучше. Но мне правда жаль.
От этого ей было уже легче, от того, что Анджела, которая никогда не притворяется, была обеспокоена. Из-за этого Холли чувствовала себя особенной, так, как никогда раньше. Она увидела, как рука Энджи сначала замерла на мгновение, а потом потянулась к Холли, на мгновение она обрадовалась.
Затем Холли все вспомнила и вздрогнула. Анджела отдернула руку.
— Мы можем просто забыть об этом? — потребовала Анджела. — Я просто хочу, чтобы мы были подругами, забыв обо всех странностях. Если ты считаешь меня отвратительной или...
Холли пораженно посмотрела на Анджелу.
— О, нет, — сказала она. — Нет. Что ты.
— Тогда я могу просто сказать, — начала Анджела и остановилась, а затем продолжила. — Я не хочу извиняться, потому что, если парень подкатывает к девушке, то это комплимент, а когда девушка заигрывает с девушкой, то это оскорбление, за которое нужно извинятся. Я больше ничего не стану предпринимать. Очевидно, что я неправильно восприняла намеки, которых и в помине не было; у меня нет опыта и я прошу прощения за то...
— Намеки? — переспросила Холли. Вдруг, она похолодела, как будто Холли превратилась в лед и может разлететься на осколки.
— Что? — спросила Анджела.
— Ты думала, что в моем поведении были намеки? — спросила Холли. Её голос также звучал отчужденным. — То есть ты имеешь в виду, что ты надеялась, будто отвечу тебе... взаимностью?
Повисла тишина.
Анджела сказала ровным голосом:
— Я совершила ошибку.
— Вроде того! — Холли встала, глядя на что угодно только не на Анджелу. — Мне нужно домой.
Дом, возможно, все еще пустовал, или семья уже вернулась домой, её семья с кровью на руках. Холли боялась возвращаться домой. Но и здесь она не могла оставаться. Весь мир стал враждебным и ужасным, Холли чувствовала, будто он сжимается вокруг нее, загоняя ее в ловушку злыми зубами, а единственный способ выжить — это потерять часть себя.
Наступила ночь, и та несчастная горстка людей, которая пришла к Эшу и его матери, почти разошлась. Ауример погрузился в тишину. Скрип открывающийся двери у Эша за спиной, заставил его приподняться и повернуться в кресле. И как обычно, когда Эш видел Джареда, но почувствовал тошноту. И каждый раз походил на первый: каждый раз он чувствовал то же ужас. Еще один молодой Линберн (когда как Эш считал себя единственным), и именно его хотел отец Эша. Этот уже был убийцей.
Джаред прислонился к двери Учетного зала, откинув голову на орнамент, изображающий огонь и воду.
— Так ты вернулся, — сказал Эш. — А я-то думал, что ты уже никогда не очернишь эти двери.
Джаред улыбнулся, шрам сбоку от его рта натянулся.
— Не переживай. Я здесь не останусь.
— Но тебе здесь всегда рады, — сказал ему Эш. — Моя мама прекрасно это дала понять.
Улыбка Джареда стала шире. Из всех нарисованных лиц Либернов в галереи Эш никогда не видел, чтобы чье-то лицо было настолько сдержанным как у его брата.
— Наследник Ауримера, — сказал Джаред насмешливым голосом. — Только не говори мне, что купился на это. Представь меня правителем этого; представь, что кто-то доверяет мне свои самые важные секреты. Это же смешно. Твоя мама лишь пытается наказать тебя.
Он отошел от дверей и подошел к столу. Он вытащил стул и оседлал его, облокотившись руками о его спинку и положив на них подбородок.
— Ты так считаешь? — спросил Эш.
— Да, — сказал Джаред. — А что, Эш? Только не говори, что ты всерьез считал меня своим соперником.