Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
— Профессор бывать тюрьма? Репрессий? Я много слышать репрессий в Россия, но не знать сам ничего. Страшно бывать тюрьма?
После случая с вертолетом она постоянно оказывала Голливуду знаки внимания; чувствовалось, что он ей чем-то нравится — я даже ревновать стал. Ну, так, не на самом деле, а по инерции и для порядка.
Пришлось незаметно пихнуть профессора в бок, чтобы не раскрыл по запарке академических секретов. Но поздно, тот уже завелся; тогда я переводить стал. От греха.
— В первый раз было страшно, а как не бояться, когда я сосунком подсел,
Но я работать не любил, в диверсанты рвался: просил к немцу в тыл направить, эшелоны под откос пускать, склады жечь, всякое такое. Типа как Зоя Космодемьянская.
Но не поняли меня, уроды, на заметку взяли не с того конца. Как на грех, в сорок седьмом году сгорел у нас склад… даже не склад, а подсобка — сарайчик, где ветошь хранили. По пьяне окурок кто-то из работяг не загасил, она и полыхнула — всего ущерба на три с полтиной. Но предприятие же оборонное!
Так верите — нет, местный гебист от радости рыдал, чуть нам, подозреваемым, в пояс не кланялся. Это же какую крупнейшую антисоветскую делюгу можно раскатать?! Это же, блин, прямой международный заговор с целью подрыва военной мощи страны — шутка ли?! Ордена — медали, и личное оружие из рук самого Лаврентия Палыча!
Ну и навешали на меня всякую дурную ботву: скрытый внутренний враг, саботажник, завербованный англичанами — даже прокурор удивлялся, когда читал. Подсобка-то за километр от цехов стояла, ее сам Черчилль поджигать бы не стал, а не то, что вшивый платный агент. Может, вовсе похерили бы дельце, но с комсомольской характеристикой загвоздка вышла. Цеховой комсомольский секретарь написал с перепугу: "в заговоре напрямую замечен не был, но собраниях угрожающе скрипел зубами. А также слушал легкую музыку, что косвенно выдает приверженца буржуазного образа жизни, чуждого советскому человеку".
За скрипение зубами я и схлопотал трешку, причем не знал, злиться мне или радоваться — поначалу делюга сильно пахла четвертаком.
Спасло, что судья веселый попался, я ему чем-то по нраву был: поджог завода, говорит, ерунда, поджог опустим за отсутствием состава преступления, но вот легкая музыка — дело серьезное. За нее, говорит, тебе трешка на уши — по полтора годика на каждое, чтоб правильный советский слух вырабатывался. Иди, говорит, да зубами не скрипи больше, надеюсь, они у тебя повыпадут. С твоим характером, да в наше время, зубов лучше вовсе не иметь.
Сказал, что в воду плюнул — посыпались мои зубы как осенний листопад: задние от цинги, передние от сапог — прикладов. Ну и страху, конечно, натерпелся по первой ходке, пока в диковинку была ментовская канитель — хлебнул горюшка.
А потом ничего, привык, пообтерся. Человек ведь такая тварь, везде привыкнет, даже где мухи и прочие тараканы дохнут. Я думаю, человека на Луну забрось, дай ему кайло, лопату, и караульный взвод для трудового порыва — выживет, да еще стахановские рекорды ставить начнет. Потому, человек такое глупое насекомое, собственным разумом обходиться не умеет,
Но я не копал, ушел в отказ, в полнейшее отрицалово. А чего мне терять, думаю, кроме зубов, которые по приговору суда не положены?
Добавили сроку, кинули на кичу, а там одна блатата, уркаганы, которым работать в падло. Ну, пригрел меня один старый урка, по-нынешнему криминальный авторитет. Пригрел, начал жизни учить, пояснять, что в ней к чему, и как правильно идти на соскок.
Очень был мудрый мужик, набожный, но не как попы толкуют, а по своим понятиям: книги библейские изучал и меня, щенка, натаскивал.
Бывало, соберет нас, плесень галерную, и вдалбливает: "Урки, не обижайте ближнего своего, который есть такой же самый народ, тока не приблатненный. Так и Господь Бог Иисусе Христе повелел, мол, не воруйте, урки, ни осла, ни козла, ни всякое движимое — недвижимое барахло у ближнего, который есть народ мой, ядрена шишка!"
Толпа не поймет, в чем понт, волнуется, кричит: "Юрок, в чем понт?! Как же можно, не воровать? Или нам теперь на работу устраиваться!"
Тот шнифты в потолок, и совестливо так, по-христиански: "Ша! Вы на кого хвост подняли, мразята? На самого Господа Бога Иисусе Христе?" — прямо не зэк, а архимандрит Выборгский митрополит Московский в изгнании.
Совсем не воровать нельзя, говорит, поскольку должны вы, фраера дешевые, кормить семью и единоутробных деток — плоть от плоти вашей. А как вы их, голубей, прокормите, ежли от честного труда можно только копыта завернуть?
Толпа в непонятке, кричит: "Как, Юрок!"
А он степенно, рассудительно вжевывает: " Как? Молча! Воровать надо не у трудящихся мужиков, которые есть наши ближние, плоть от плоти, хотя и рогом в землю упираются, а у государства! Которое само нас, сирот, в первую голову обирает. У ближнего красть нельзя, а у дальнего — можно, и даже нужно! А работает пускай железная пила…"
— Собрав вокруг себя юных селекционеров-генетиков, — выборочно перевел я на английский, — Климентий Аркадьевич Тимирязев (подпольная кличка Erock) наставлял талантливую молодежь, излагая фундаментальные познавательные принципы и общие методологические императивы научных исследований…
— А как же ты предлагаешь у государства воровать, если все давным-давно украли? — задумчиво спросил Веник.
Насколько мне было известно, данный вопрос угнетал его едва ли не со школьной скамьи.
Голливуд, однако, оказался убежденным ортодоксом:
— Это лень в тебе говорит, которая, чтоб ты знал, смертный грех. А ты не ленись, подумай, погляди кругом, и увидишь к чему ноги приделать, к какой государственной худобе. Терпенье и труд все перетрут.
Только начальник экспедиции собрался ответить — только рот раскрыл, на нас вновь обрушилось дикое бедуинское пение. Но на этот раз источник находился так близко, что в первый момент я на Веника подумал, что он противоугонную сигнализацию сымитировал. Но нет, Веник с открытым ртом так и остался — оторопел.