Недвижимость
Шрифт:
Я не про квартиру, нет. Вы слышите? Я совершенно не об этом”. Я хотел дать ей несколько секунд, чтобы усмирить досаду. “При чем тут? С квартирой уже все кончилось, Ксения. Не волнуйтесь, я не об этом. Я хотел совсем другое у вас спросить, – повторял я.
–
Слышите?” – “Да, да, – сказала она в конце концов немного растерянно и, как прежде, тускло. – Я не поняла. А что такое?”
На Триумфальной ветер трепал над площадью огромные простыни мокрого снега; прохожие шагали, пряча лица; Маяковский побелел со спины и ссутулился; машины медленно ползли друг за другом; новый порыв ветра вывернул несколько
“Да ничего, – сказал я. – Я хотел попросить вас о небольшом одолжении. Понимаете, я бы хотел вас увидеть”.
Она молчала.
Потом спросила враждебно:
– Зачем?
Я сказал:
– Ксения, простите… мне трудно по телефону… Давайте встретимся. Пожалуйста, уделите мне десять минут. Это возможно?
Вы видели меня, я не страшный.
– Даже если бы и страшный, – ответила она. – Вообще это все как-то странно, ведь мы…
– Буквально пять минут, – перебил я. – Я вас не задержу. Сегодня уже поздно, наверное. Давайте завтра. Вы когда освободитесь?
– Завтра? – переспросила она безрадостно. – Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем это, и…
– Я вас очень прошу.
– Я занята, да и вообще…
– Пять минут!
– Ну хорошо, – сдалась она. – Завтра? Не знаю… Когда?
– В любое время.
– Я буду в час на “Проспекте Мира”. Давайте в час пятнадцать.
Только недолго. Мне потом на студию.
– Отлично. На кольцевой?
– На радиальной.
– Час пятнадцать, – повторил я. – Радиальная. В центре зала?
– Да, – сказала она. – До свидания.
И положила трубку.
Ближе к Белорусскому метель поутихла. Серебряный кругляк солнца ненадолго появился над уступчатыми башнями, но пока тянулись через площадь, волнистые космы снега снова укутали его. За мостом дело пошло веселее. Без четверти час я миновал станцию метро “Динамо”, свернул на Театральную аллею, потыркался в небольшой пробке при выезде на Масловку, пожалел два рубля нищему, побиравшемуся перед светофором на углу Новой Башиловки
(на груди у него, помимо картонки с корявой надписью: “Помогите выжить”, висела также нанизанная на лохматую бечевку кипа рентгеновских снимков – должно быть, чтобы всякий желающий мог убедиться в справедливости поставленных ему диагнозов), миновал улицу Расковой, взглянул на часы и…
И вот именно тут – аккурат напротив кинотеатра “Прага” – это и случилось. Что ж, сальник помпы честно отрабатывал свое. Он отрабатывал!.. отрабатывал!.. отрабатывал!.. и в конце концов отработал: горячий тосол хлынул на двигатель, белый пар рванул из-под капота, затянув улицу почище лондонского тумана, я вспотел от ужаса и взял к обочине, произнося все приличествующие случаю слова.
Неразрывный поток автомобилей тянулся в сторону моста. Минуты две я бесплодно махал; потом, оскальзываясь, кинулся вправо от эстакады, под нее, к Савеловскому. Есть места, где живут только машины – человек там чувствует себя как таракан в часах на
Спасской башне. Снег уже снова хлестал по глазам, я закрылся ладонью. У входа густилась небольшая толпа. Заснеженный милицейский майор, бычась от плещущей в физиономию метели, упрямо хрипел в мегафон, и слова, расколовшись, отлетали от стены соседнего дома:
– …анция!.. крыта!.. ыта!.. ическим!.. ыта!.. ия!.. ическим!.. инам!..
И снова:
– …ыта!..
– По техническим? – тупо спросил я, тяжело дыша и озираясь.
– Опять бомбу ищут, – сказала женщина в вязаной шапке. – Когда ж это кончится, господи!
Большая стрелка на вокзальных часах уже торчала восклицательным знаком.
– Чтоб вас всех разорвало, – с досадой проговорил старик в мокрой ушанке и ватнике. – Мне ж на Щелковскую! И куда я теперя?..
– Типун тебе на язык! – возмутилась женщина. – Разорвало бы ему!.. Что плетет, старый черт!
Она плюнула и поспешила к остановке, наклонив голову и закрываясь платком от снега, горстями летящего в лицо.
Стоит ли подробно вспоминать все последующее? На “Проспекте
Мира” я оказался без двадцати два; пот лил с меня градом. Я стоял минут десять, безнадежно шаря глазами по толпе. Поезда вылетали из темноты туннеля с таким громом и скрежетом, будто снимали с рельсов стружку… Потом побрел на переход.
Марина позвонила около семи.
– Привет, – сказала она влажным хрупающим голосом. – Как дела?
Я только ввалился – успел лишь набрать номер Ксении, убедился, что ее нет, да открыл банку пива. Если день был потрачен на идиотские приключения, вечернее пиво имеет особый вкус… Когда я вернулся к машине, она стояла, уже заваленная снегом; с лобового стекла снежная попона наполовину сползла, образовав горестную морщину; в целом у бедной моей Асечки был такой вид, будто она уже никогда больше никуда не поедет. Буксировал нас бодрый пенсионер на двадцать первой “Волге”. Всю дорогу он ерзал, как кобель на заборе, невзирая на снегопад, высовывал плешивую голову в окно, вертел ею вправо-влево, а то еще по-велосипедистски делал мне какие-то знаки. Докатив до гаража, старик радостно сообщил, что буксировать – это еще интересней, чем гонять по гололеду на лысых скатах, получил деньги, взял почему-то под козырек и умчался, сигналя, как на осетинской свадьбе. “Должно быть, из летчиков, – задумчиво сказал Михалыч, посмотрев ему вслед. – Ну что, Серега? Не понос, говоришь, так золотуха?” И пнул зачем-то колесо.
А теперь она спрашивает, как дела.
Я поинтересовался:
– Тебе подробно?
Вместо ответа Марина всхлипнула.
– Ты чего? – спросил я настороженно, отставляя банку, – и правильно сделал, потому что иначе она бы выпала у меня из рук ровно через четверть секунды.
– Ты зна… зна!.. знаешь, что… что… слу… слу!.. – произнесла Марина несколько слогов исковерканным, жутким голосом и закашлялась, повторяя между спазмами: – Что… слу… слу… чилось!..
Я похолодел. Я почему-то сразу подумал: Ксения! Я так и знал! Не могло это все добром кончиться!
– Что? Да погоди ты хлюпать! Что случилось?
– Из… из… к нам… к нам!.. м-м-м-а-а-ах!..
– К кому?! Что?
– Изк… изк… кна!
– Из окна?!
– Из окна! Брат!
– Что?
– Брат! Брат ее… и… и… и…
Тут она завыла.
Я переждал, потом спросил:
– Кто из окна – брат?
– Нет, – хлюпая, отвечала Марина. – Нет. Брат был. Был там.
Сказал. Я! Я! Нет. Брат! Был. Я! Я. Я позвонила. Там. Брат был.
Он. Сейчас. Подожди.
Шмыргая, захрустела целлофаном обертки, принялась щелкать зажигалкой.